Богиня - стр. 4
Сюго любил ласкать даже стопы жены и ее пальцы ног. Если бы люди узнали про эти ласки, то, глядя на красоту Ёрико, наверняка сочли бы их более чем допустимыми. У Сюго было свое представление насчет нарядов и украшений жены, и со временем его мнение стало для Ёрико важнее советов приятельниц с богатым гардеробом. При заказе одежды для прогулок Сюго излагал свои соображения, требуя учитывать все, вплоть до цвета деревьев по утрам или в сумерках. Необходимо было соблюдать гармонию женского наряда и украшений со всем: цветом неба и моря, закатом, оттенками облаков на рассвете, отражением в пруду, деревьями, зданиями, сочетанием красок в помещении, с разным временем суток, лучами света, обстановкой на собраниях и встречах. В парижские «Оперá Гарнье» и «Оперá Комик» полагалось ходить в разных платьях; есть одежда, которая может выглядеть лучше или хуже на фоне обстановки в доме, куда их пригласили.
Кроме того, всякий раз после очередного вечернего приема Сюго делал Ёрико замечания насчет ее поведения и соблюдения этикета, въедливо критиковал каждую мелочь – ее манеру курить, держать бокал, отвечать на приглашение к танцу, обмахиваться веером: это было бы лучше сделать так, то смотрелось бы привлекательнее этак. Порой, глядя, как жена в домашнем платье небрежно прилегла вечером на диван, Сюго хвалил ее прелестную, естественную позу и с сожалением вздыхал, что такую не получится принять на приеме. Не будучи актрисой, Ёрико поначалу внутренне сопротивлялась этим назойливым режиссерским наставлениям, но в конце концов осознала справедливость замечаний Сюго и теперь послушно подчинялась любым его придиркам. Вдобавок женщине не надоедает, когда ей постоянно говорят, до чего она красива.
Красота – одна из тех вещей, которые можно создать верой и поклонением. Благодаря постоянному поклонению Сюго Ёрико решила, что подобных ей красавиц на свете больше нет. При такой вере и общество очень быстро приходит к той же мысли. Ёрико несла свою красоту с величайшим достоинством; глядя на Ёрико, французские дамы просто терялись.
Лишь одно огорчало Ёрико – она хотела ребенка. Вот только каждый раз, когда она говорила мужу о столь обычном для женщины желании, он отмахивался; они могли завести ребенка в любое время, но Сюго никак не соглашался. Это разрушило бы созданные им совершенные линии тела жены.
– Ты ведь не из тех женщин, которые потакают примитивным желаниям, – говорил Сюго. – Мужской талант и женская красота – это божий дар, к нему нельзя относиться небрежно. Талантливому человеку не пристало думать о себе, он рожден для жизни, в которой нет места обычным мирским устремлениям. Красивая женщина столь же несвободна, она должна неустанно служить собственной красоте, принести ей в жертву все остальное. Если тебя одолевают заурядные мысли, считай их искушением дьявола. Желание иметь ребенка нашептывает тебе завистливый дьявол.
Но Ёрико страдала: скоро ей исполнится тридцать, а муж не хотел замечать, что возраст – куда более опасный враг, чем ребенок. Переход за порог тридцатилетия приводил Ёрико в ужас, сравнимый с тем, какой человек испытывает перед эшафотом.
На самом деле Сюго тоже переживал это очень болезненно. Он сознательно закрывал глаза на то, как быстро увядает женская кожа. Однако во многом он сам создал красоту Ёрико и знал, что, столкнувшись с ее старением, обязан хоть немного его задержать. Готовясь к близящемуся критическому возрасту жены, Сюго ради нее ломал голову над всевозможными косметическими процедурами, гимнастикой, диетой для здоровья кожи.