Бледные - стр. 6

– Ладно, – ответил Зед. – Подваливайте сегодня к восьми. Мы в первой аудитории репетируем. Поглядим, что умеете, а там понятно будет.

– Вот и славно, – улыбнулся Славик и, махнув мне, отправился к выходу. Я поплелся за ним, гадая, как объяснить маме, что мне нужно будет уйти вечером. О том, чтобы сказать ей о репетиции в панк-группе и речи не шло. К современной музыке мама относилась всегда одинаково. «Говно. Дрянь. Мерзость». И неважно, попса это была или панк.

В одном Розанов оказался прав. Нескольких репетиций мне хватило, чтобы понять, что в бас-гитаре нет ничего сложного. Партии песен были настолько примитивными, что их сыграл бы и однорукий, слепой инвалид. Знай себе не выпадай из ритма. Но о ритме думали только мы со Славиком. Зед, Паштет и Косой играли обычно на отъебись, оправдывая это панковской философией. Когда Славик привел в пример другие панк-группы, которые ритму уделяли должное внимание, и обозвал компашку панков «ленивыми дегенератами», которые не умеют играть, то получил кулаком в лицо от Паштета и половину репетиции провел в туалете, пытаясь остановить кровь.

Впрочем, это не помешало Славику и дальше играть панк-рок, пусть его и бесили примитивные песни и пьяные одногруппники. Более того, он серьезно отнесся и к моему обучению на бас-гитаре, притащив откуда-то кучу учебников и до кучи снабжал меня кассетами с классикой рока и панк-рока. Так я познакомился с Metallica и Black Sabbath, Motorhead и Sex Pistols, Арией и Гражданской обороной. С удивлением, я понял, что мне это нравится. Нравится музыка, нравится низкий, тягучий и вибрирующий звук бас-гитары, нравится выплескивать злость в творчество. Впервые за долгое время домой я шел с улыбкой на лице, выжатый, как лимон.

– Это и есть панк, брат, – протянул бухой Зед, развалившись на стуле после двух отыгранных песен.

– Быть пьянью и отрепьем? – уточнил Славик. Зед в ответ рассмеялся и махнул рукой. Привык уже к загонам Розанова и теперь предпочитал объяснять, а не бить, как раньше. Чему Славик был только рад.

– Быть свободным, туебень.

– И в чем эта свобода?

– Во всем, – вздохнул Зед, переглянувшись с Паштетом, который, матерясь, пытался засунуть гитару в чехол. – Ты типа думаешь, что мы ебланы и обсосы, раз на ритм хуй кладем, да?

– Была такая мысль, – согласился Розанов, снова вызвав у Зеда улыбку.

– А на деле – это протест. Мы в музыкалке семь лет дрочимся. Пьесы эти ебаные играем, этюды, гаммы. Остопиздело все. Хаоса хочется. Ярости. Вот панк и дает это все. Понял?

– Отчасти.

– Зануда, блядь, – усмехнулся Паштет.

– Забей, – хмыкнул Зед. – Пацану интересна философия. Хули тут темнить-то? Свои же. Кто ему еще объяснит, как не мы? Короче, секи сюда. В мире, брат, вообще все от панка произошло.

– Так уж все, – усомнился Славик.

– Все. Метал – от панка. Кроссоверы всякие тоже от панка. Моцарт панком был. Да, бля, даже готика от панка произошла.

– Готика? – нахмурился Слава.

– Готика. Ну, бледные эти. Ебла белым малюют, по кладбищам тусуются. Как Терехина из твоего класса. Не видал?

– Не-а.

– Короче, готы – это тоже панки. Пассивные только.

– Как пидоры, – заржал Косой.

– Как пидоры, – согласился Зед. – Ежели чо панку не понравится, он это разъебет, отвечаю. А гот типа мысленно осудит и все. Но это правильные готы. Типа… как его там, Косой? Бледный, на вписках частенько нам встречался. Шрам у него еще над бровью.