Бледные - стр. 7
– Бычков.
– Ага. Хуй знает, какое у него погоняло там, но фамилия Бычков. Вот это, брат, настоящий гот, а не еблан, что сметаной морду свою мажет и на Дракулу дрочит. Остальные пидоры про протесты знать не знают. Чахнут на кладбищах своих, о смерти мечтают.
– Значит, готы – это пассивные педерасты, а панки – активные? – уточнил Славик. И быть ему снова избитым, да у Зеда в тот день настроение определенно хорошим было. Он заржал так громко, что в итоге свалился со стула в лужу собственных харчков. Паштет, отсмеявшись, утер слезящиеся глаза и помотал головой.
– Бля буду, Розанов. Своей смертью ты не умрешь. Тебя точно кто-нибудь ебнет наглухо. Смотри не ляпни кому… Додумался, а? О протесте речь, дебил. Теперь понял?
– Вроде бы да. А Бычкова этого, где встретить можно?
– Да везде, – махнул рукой Зед, валяясь на полу. – Вписки, тусы, концерты. Погуляй, людей поспрашивай и точно найдешь.
– Ты ему главное эту телегу про активных и пассивных не задвигай. А то точно в зубы получишь, – добавил Паштет. – Эт мы тебя, дурака, знаем. А он от подобного в осадок выпадет и тебе пизды даст.
Ни Зед, ни Паштет, ни Косой тогда даже не догадывались, что Славик и впрямь будет искать этого гота. Потому что пресытится панковской движухой и будет искать другую гавань. Где агрессия может сосуществовать с музыкой, а не калечить ее.
С «Грязной лоботомией» мы расстались через два месяца, как и планировал Розанов. Обошлось без скандалов, потому что Паштету и Косому было насрать, а Зед был пьян, как обычно, и нашего ухода даже не заметил. На память о том времени у меня осталась самодельная бас-гитара, которую когда-то сделал отец Зеда, на редкость талантливый умелец. Гитару я попросту забыл вернуть панкам, а те и не вспомнили о ней. Славик потом сказал, что это судьба и грешно отдавать нормальный инструмент в руки дегенератов, которые им подопрут в итоге какую-нибудь стенку или раздолбают об чью-нибудь голову.
Мама поначалу ругалась, что я стал уделять внимание и басу, но сменила гнев на милость, когда зашедший в гости Розанов сообщил ей, что практика игры на бас-гитаре развивает мелкую моторику, так необходимую для скрипачей. Странно, но она ему поверила, и бас-гитара заняла почетное место рядом с футляром, где хранилась скрипка. Со временем скрипка и вовсе отошла на второй план и доставалась из футляра по редким случаям.
Славик же снова с головой провалился в творчество и именно тогда в нашей жизни появилась готика. Правда только в плане музыки. Розанов перестал снабжать меня классикой трэша, а на его место пришли The Cure, Joy Division, Fields of the Nephilim и LAM. Последних Славик полюбил какой-то особенной, инфернальной любовью и порой цитировал избранные цитаты Шона Брэннана, вычитанные им в зарубежных журналах, которые продавались в «Черном солнце». Я же относился к музыке, как к музыке, особо не вникая в философию хотя бы тех же LAM. Мне просто нравился звук и атмосфера. Славик же пошел дальше.
– Люди живут в добровольной слепоте, Ярослав, – обмолвился как-то раз Славик, когда мы закончили приводить в порядок его этюд. – Они сознательно связывают себя всеми мыслимыми и немыслимыми запретами и страхами.
– И ты? – усмехнулся я, убирая скрипку в футляр.
– И я. Но я по крайней мере пытаюсь содрать эту повязку, закрывающую глаза. Большинство же предпочитает сосуществовать с ней.