Бестиарий - стр. 3
– Тише, сиди смирно, потом я тебя достану, – сказал Лёвка в чужую куртку, оказавшуюся у него перед лицом в раздевалке, чем вызвал смех каких-то малявок, которые крутились поблизости.
Лёвка выглядел странно на фоне сверстников, которым современная мода, продвинутые родители и свободные школьные правила давали волю самовыражения. Подстрижен он был одинаково всю жизнь. Совсем маленького его стригли родители, если удавалось уговорить и хоть как-то зафиксировать, и фотографии тех лет запечатлели весьма забавные прически. Когда, наконец, Лёвка согласился, чтобы пришедшая домой парикмахерша (подружка мамы, которую он знал всю жизнь) подстригла его более-менее профессионально, он определил свой внешний вид на годы вперёд. И с тех пор носил только канадку с индивидуальным уклоном в стиль, который папа называл по-старинному – «сын лавочника», тонкие серые волосы послушно лежали, если зачесать из набок. Сейчас так мальчишек не стригли.
И не одевался никто, как Лёвка. Школьной формой ради редких походов в класс родители не заморочились, сын явно бы отказался её надевать. Он носил из года в год один и тот же фасон джинсов и свитеров, тех же цветов. Аккуратно – и ладно. Школа была в курсе особенностей ученика, и раз уж обучался преимущественно дома, претензий к внешнему виду не выкатывала. Так что выглядел Лёвка как откровенный додик, о чём, разумеется, не догадывался, и что в любом случае не имело бы для него ни малейшего значения.
В классе Лёвка тоже садился за одну и ту же парту, около двери, в первом ряду. Но ему каждый раз подсаживали разных людей, чтобы он осваивался, привыкал, знакомился. Лёвка, конечно, никого не запоминал, кроме одного парня, от которого резко пахло тухлым багом. Запах в целом ассоциировался с ненужными походами в школу, и Лёвка его терпел, раз уж пришёл. Другая особенность одноклассника была в том, что он громко смеялся. Звуковая волна ударяла Лёвке в ухо, вызывала резонанс в организме, приводящий к разбалансировке. Один раз Лёвку даже вырвало в проход, он успел согнуться, чтобы не попало на парту и одежду.
Почему-то парня сажали к нему чаще всего. Вот и на этот раз он сгрёб здоровую Лёвкину руку, крепко пожал, но не успел ничего сказать – начался урок. Лёвка вытянул тетрадку из рюкзака вместе с Бабром, который вцепился в неё. Котёнок отряхнулся, сел посередине парты и начал вылизываться. Лёвка гладил его, испытывая удовольствие от прикосновения к шелковистой, чуть влажной шёрстке. Одноклассник оглушительно заржал, все повернули головы. И пару минут заворожённо смотрели, как дурачок, которого зачем-то навязывают им уж несколько лет, водит рукой по воздуху, уставившись неизвестно на что.
Тимур
Девятый класс дался Тимуру с трудом. Он совсем потерял интерес к учёбе и не скрывал этого. Учителя особо не ярились, им хотелось дотащить Тимура, как и несколько других проблемных подростков, до экзаменов, выдать копеечный аттестат и искренние напутствия во взрослую жизнь. Но Тимур не понимал, что ему делать в ней, чем заниматься.
Отец находился в колонии уже давно, Тимур его почти не помнил. Сидел он далеко на севере, везти туда Тимура на свидание у бабушки, с которой он жил, не было сил и денег. Она сама-то выбиралась к сыну не чаще раза в год. Тимур сам не хотел ехать. Трястись на поезде трое суток, потом ещё на чём-то ехать, чуть ли не на оленях, ждать, тащить тяжёлые сумки с едой, и для чего? Чтобы изнывать от скуки, пока бабушка рыдает перед почти чужим человеком. Матери подросток вообще не знал. Бабушка ничего о ней существенного не рассказывала, только одно – пропала она, когда Тимур был грудным. Ну, пропала и пропала. Тоже неинтересно, как и почему. Шалава какая-нибудь, наверное. Кто ещё свяжется с убийцей.