Бестиарий - стр. 12
Всё случилось из-за очередного мужчины, красивого не меньше, чем мама. Мужчина помыкал ею. Это было в новинку, и Настасья никогда раньше не видела, чтобы мама плакала. Удивительным образом, когда она плакала, становилась доброй, искренней, подпускающей к себе, почти такой, какой её всегда хотела видеть дочь. Настасье было обидно на маму, но одновременно она хотела, чтобы та плакала постоянно и не превращалась снова в равнодушную, жестокую красавицу. Мысль напугала Настасья. Неужели она настолько испорчена и эгоистична, что хочет зла родной маме? Надо было срочно что-то делать, заступиться. Прогнать!
Мужчина сидел на диване и делал вид, что смотрит телевизор, врубив его на полную громкость, чтобы не слышать женский плач. Настасья, не решаясь взять у него из рук пульт, выдернула из розетки вилку от телевизора.
– Мужчина, не смейте никогда больше обижать мою маму, я вам запрещаю, – сказала она, когда мужчина поднял на неё недоумевающий взгляд.
– Я не понял, что ты сказала? – протянул он.
– Нельзя обижать мою маму.
В комнату вошла мать, Настасья посмотрела на нее победно, ожидая похвалы, но мать дала ей мощный подзатыльник.
– Это ты не смей вмешиваться в дела взрослых и учить моего Мужчину, что ему делать, – отчеканила она с совершенно сухими щеками и глазами. – Мала пока. Живёшь в моём доме, значит, должна играть по моим правилам. Первое – никогда не подходи к моим Мужчинам, а уж тем более не читай им нотаций. Мы без тебя разберёмся.
Мужчина мотнул рукой, и мать включила телевизор в розетку.
Насте было девять лет. Именно тогда и так начался её одинокий путь через жизнь. Она больше не верила, что может добиться любви матери, и не хотела её, теперь девочка ждала, когда она вырастет и уйдёт из дома. Любви она добирала в совсем другом месте – сначала в школе, потом ещё и в тусовках, самой яркой из которых были фаещики. К 15 лет Настя была окружена обожанием и поклонением, завистью и ненавистью. Она поняла, что людьми, которые одержимы двумя последними чувствами, можно так же легко манипулировать, как и теми, кто смотрел на неё с придыханием. Самым любимым развлечением было обворожить ненавистника или завистника, она действовала легко и дерзко, с таким видом, будто имела на то законное право, никем и никогда не оспариваемое.
И ей нравились некоторые люди: яркие, необычные девчонки (для дружбы) и высокомерные, красивые парни (для любовных отношений). Но стоило Настасье подпустить их поближе к себе, как она ощущала невидимый мощный удар по затылку, и отшатывалась. Нельзя, нельзя, нельзя. Не верю, не верю, не верю. Лучше быть одной в толпе.
А мать, кстати, не огорчилась перемене в дочери. Может, даже вздохнула с облегчением – отвязалась девчонка, наконец-то.
Когда Настасья после 9 класса пошла работать, мать ей сказала, что к 18 годам она должна будет позаботиться о своём жилье и съехать от неё, наконец. Так делают в западных странах, и никто не умер, наоборот, стал самостоятельным. И не висел на шее у родителей.
…Настасья лежала в позе эмбриона. Мать что-то говорила, Настасья смотрела на её шею – длинную, гибкую, без морщин, почти как у молодой, только резкий поворот головы выдавал мятую, мягкую складку, уже чуть заострившуюся. «Не так уж много матери осталось крутить романы, – подумала она. – Скоро постареет. Наверное, характер совсем испортится. Матерью быть очень плохо. Я никогда не буду».