Бестиарий - стр. 11
Настасья урок усваивала тяжело. Она с раннего детства научилась ловить малейшие оттенки настроения и самочувствия матери, чтобы подладиться под неё и угодить. Настасья помнила, как раньше мама порой отзывалась на её робкую ласку, гладила по голове, обнимала. Но отстранялась быстро, а малышка сидела какое-то время неподвижно, чтобы на коже не остыли мамины прикосновения, чтобы не слетели мамины объятья и редкие поцелуи и щёчку. Ведь неизвестно, когда ещё так повезёт. Отца Настасья не знала и не думала о нём никогда, центром её вселенной была мама. И хотя её солнце грело неярко и тепловато, Настасья тянулась к нему травинкой, цветочком, сосущим свет, чтобы не погибнуть.
Когда пришла пора идти в школу, мама решила, что Настасья стала взрослой. Она один раз отвела её на линейку, больше не сопровождала и не встречала. Ни в морозные утра (девочка ходила даже тогда, когда из-за холодов младшим классам разрешали остаться дома, сидела весь день с раздражённой учительницей впроголодь – столовая в те дни не работала), ни тёмными вечерами, когда ученики шли после второй смены пустынными дворами, заполненными призраками неуюта.
Настасья отчаянно завидовала одноклассникам, которые водили и возили родители, даже носили им тяжёлые рюкзаки. Учительница на первых порах интересовалась, почему Настасья ходит одна. И кое-кто в классе посмеивался над растерянностью девочки. И чтобы никто не заподозрил о её чувствах, Настасья решила идти в наступление. Однажды на перемене заявила, что она – уже такая взрослая и самостоятельная, что мама её отпускает одну, а все остальные – сосунки. Девчонки возмущённо зашептались между собой.
– И я один хожу. Мне по барабану, не страшно.
Вперёд вышел самый крупный мальчишка в классе, чуть медлительный, но непробиваемый как для замечаний учителей, так и для насмешек других пацанов. Впрочем, они быстро прекратились, когда он одному обидчику скрутил руки, другому дал в нос.
– Ты очень смелый. Конечно, я говорила не про тебя, а про других, – сказала Настасья и улыбнулась.
Она уже знала силу своей прелести, главной составляющей которой была уверенность в ней. Это было немногое, за что Настасья могла благодарить мать. Та, сама красавица, с пелёнок внушила дочери, что и она такая же. Настасья ощущала себя единорогом: внимание обращают все, но мало кто рискует подойти близко к такой диковинке. И рог не спилить и не замаскировать, он светится всюду. Она, подглядывая за матерью и её мужчинами, научилась повелевать поворотом головы, низводить людей изгибом губ и возносить прищуром. Это действовало на всех, но больше всего, конечно, на мальчишек.
– Я тоже завтра приду один, – заявил рыжий бойкий и вертлявый мальчишка, который отчаянно пытался прибиться к любой тусовке, но Настасья не удостоила его ответом.
Все смотрели на самого сильного мальчика и самую красивую девочку в классе, их значимость вместе не удвоилась, а выросла до небес. И никто больше не хихикал. Так Настасья начала создавать свою компанию, в которой центром была она сама – властная, обожаемая, капризная. Она окунулась в такую плотную атмосферу любви, как будто застряла в цветущем сиреневом кусте. Сначала задыхалась, не веря, что всё это – ей. А когда поверила, произошёл перелом её отношений с матерью.