Берегини - стр. 81
Инрик стал рассказывать, как они с Харальдом совершили священный обряд и связали себя узами побратимства. Эйвинд слушал и краем глаза смотрел, как счастливый, смеющийся Асбьерн выносит на берег свою нареченную, а та обвила его шею руками, прижалась — не оторвать… Вот Унн и Ольва с трудом уговорили ее отлепиться от ярла, стали заворачивать в плащ — с какой неохотой разжал объятия побратим, отпуская любимую! Ему-то хорошо, он клятвой не связан, и ближе к осени в Рикхейме соберут свадебный пир, на котором ярл назовет златокосую Фрейдис своей женой. А его, Эйвинда, одинокое ложе так и останется холодным, и на ясене его рода не появится новых ветвей…
— Конунг! — окликнули с берега. — Торлейвссон!
Эйвинд обернулся. От снекки шли люди Инрика, держа за углы кожаный плащ, на котором лежало неподвижное тело. А следом по сходням друг за другом спускались четверо пленников, и Ормульв Гуннарссон шел первым. Встретившись взглядом с Эйвиндом, он не отвернулся, не опустил глаза, а усмехнулся весело и сказал:
— Ну, здравствуй, брат!
.
Когда Ормульву пошел пятнадцатый год, родственники его отца стали спорить о том, является ли мальчишка законным наследником Гуннара Длиннобородого или все же придется провести для него эттлейдинг — обряд введения в род. С одной стороны, никто не выказывал сомнений в том, что отцом его был Гуннар, с другой стороны, Ормульв появился на свет через много месяцев после его смерти. Бесконечные споры были только на руку Ормульву. К тому времени он уже привык думать о себе, как о сыне конунга, и предпочел бы назваться безродным, лишь бы не входить в семью, которую не считал своей. Потому, услышав, что конунг с сыновьями собираются плыть в Халогаланд, в гости к Олаву хёвдингу, Ормульв стал уговаривать Эйвинда взять его с собой. И все старался показать наставнику Сигурду, как он не по годам ловок, силен и как предан молодым Торлейвссонам.
А уже на корабле начал думать: вот бы встретились на пути жаждущие поживы разбойники… вот бы пал в неравном бою старший из братьев, Орм… и Эйвинда пронзил стрелой вражеский лучник, а малолетнего Хельги подняли бы на копье… Тогда он, Ормульв, один из тех храбрецов, что сражались и уцелели в бою, подошел бы к скорбящему Торлейву и негромко сказал: у тебя остался еще один сын, конунг…
Но когда придуманная напасть наяву полыхнула в лицо обжигающим пламенем, ощетинилась острыми копьями и замахнулась тяжелой секирой, Ормульв Гуннарссон, храбрый и преданный воин, бросил меч и выпрыгнул с кнорра в море, улучив мгновение, когда Сигурд повернулся к нему спиной…
.
Асбьерн ярл, услышав его слова, подошел и сказал, с трудом сдерживая гнев:
— Придержи язык, Гуннарссон. Никогда в роду Эйвинда не было предателей и воров!
— Тебе-то откуда знать? — усмехнулся хёвдинг. — Ты чужеземец, изгнанник. Верный пес, за подачку готовый мчаться куда угодно и лаять, когда прикажут.
Вокруг раздались возмущенные крики. Несколько хирдманнов схватили Асбьерна за плечи — ослепленный яростью, он едва не бросился на обидчика, и, случись так, уже не пришлось бы собирать людей, не над кем было бы вершить суд. Таким своего побратима Эйвинд видел лишь однажды — в замке МакГратов, когда юный Артэйр бился с теми, кто предал его отца.
— Остынь, Асбьерн, — проговорил конунг. И спросил Ормульва: — За что ты убил кормщика?