Берегини - стр. 53
Старуха отвернулась и закрыла лицо платком. Долгождана обняла ее за плечи, утешая, а Йорунн поднялась, незаметным движением смахнула с ресниц набежавшие слезы и пошла в дом за настоем из трав, отгоняющим дурные воспоминания. Она не понимала, как боги могли допустить такое зло. А еще — как сумел все это вынести и не зачерстветь душой двенадцатилетний мальчишка.
.
Перед сном Йорунн вдруг захотелось пойти к морю. Девушка спустилась по тропинке к большому валуну — сидя на нем, можно было любоваться и морем и островом. Взгляд Йорунн скользил то по последним отблескам заката на волнах, то по темнеющим утесам, то поднимался к белесому летнему небу. Мысли ее были горькими: не шел из памяти рассказ старой Смэйни. И многое виделось теперь иначе.
Больше не было в ее сердце обиды на северных воинов. Что еще им оставалось? Свои тоже, бывало, не от нужды — ради лишней гривны в мошне такое творили, что и вспомнить стыдно. Правду говорят: понять — значит, простить, и Йорунн знала, что теперь ни за что не оставит этих людей, как не бросил побратима Асбьерн, отказавшись от лучшей доли.
Она вспомнила, как говорила с конунгом здесь, на берегу, и как впервые заметила в строгих глазах печаль, которая не уходила даже тогда, когда Эйвинд смеялся. И чувствовала не жалость к мальчишке, в одночасье потерявшему братьев и мать, а восхищение человеком, который тогда уже вел себя как настоящий воин и вождь. Только бы боги не лишили его удачи, только бы и впредь помогали ему — выбраться с острова, выстоять в битве, выполнить обещание…
Йорунн вздрогнула, услышав плеск. Глянула вниз: к берегу подплывал человек. Его голова то и дело показывалась над водой, сильные руки размеренными взмахами рассекали волны. Девушка пригляделась — и узнала Эйвинда конунга.
Когда-то давно вождю рассказали, что после вечернего купания лучше спится. С тех пор Эйвинд каждый вечер в любую погоду шел к морю — если не поплавать, то хотя бы окунуться.
Молодая ведунья смутилась, но не стала убегать, просто отвернулась. Когда она вновь осмелилась посмотреть в сторону берега, Эйвинд уже одевался. Натянул штаны, завязал пояс, поднял с камней рубаху, принялся ее отряхивать. Йорунн заметила у него на груди длинный белый шрам — след от удара топором. Когда-то этот удар мог оборвать его жизнь… но боги хранили конунга и в те дни и теперь. Видно, не зря: девушка чувствовала, что ими для Эйвинда была уготована особая стезя, ради которой он появился на свет. И радовалась тому, что ей выпал случай хоть самую малость пройти рядом.
Эйвинд конунг заметил ее, но виду не подал. Спокойно, не торопясь, оделся и стал подниматься вверх по тропе.
— Морем любуешься? — негромко спросил он, подойдя ближе. — Или искупаться надумала?
— Нет, вождь, — отозвалась ведунья. — Непривычно здесь как-то… ведь не озеро, не река, конца-краю не видно. И волны хлесткие.
— А ты не заплывай далеко, — усмехнулся конунг, глядя на нее. — И, если ветер сильный, в воду не лезь — подхватит волна, ударит о камни.
— Спасибо за совет, вождь. — Девушка опустила глаза. Эйвинд кивнул и пошел себе дальше. Йорунн проводила его долгим взглядом.
Вот и поговорили…
12. Глава одиннадцатая
Праздник летнего солнцестояния Мидсумар справляли перед самой короткой летней ночью. Днем приносили жертвы богам, пели хвалебные песни, устраивали состязания и поединки, ближе к вечеру разводили костры, возле которых плясали и затевали игры, а потом выносили столы и пировали до самого рассвета. Датчане в этот день собирались на альтинг — всеобщий сход, где вожди договаривались между собой, принимали законы, спорили и судились. У словен праздновали Купальскую ночь: скатывали огненное колесо с горы, прыгали через священное очистительное пламя и ходили искать заветный цветок папоротника. А еще говорили о любви и давали обещания, призывая в свидетели Солнце. На родине Асбьерна и Уинфрид этот праздник называли Лита — самый длинный день в году. Считалось, что все гадания в этот день сбудутся, а клятвы верности, принесенные влюбленными, останутся нерушимыми, что бы ни случилось.