Белый шейх: путь мести - стр. 48
Мансур начал замечать странные вещи. Внезапное затишье в коридоре за его спиной, когда он вел деловой разговор по телефону, и едва уловимое шуршание за тяжелой портьерой, которого там быть не должно. Он видел, как Нагиб, будто невзначай, замирал у полуоткрытой двери кабинета, когда там шли совещания, не играя в игрушки, а весь превратившись в слух. Мальчик стал задавать вопросы.
Слишком много вопросов. И не детских, не о игрушках или сладостях, а острых, точных, как отточенный клинок. Он интересовался структурой компании, ее доходами, партнерами и, что самое тревожное, конкурентами. Он выспрашивал у служанок и охранников, кто из гостей дома был «недругом», впитывая, как губка, каждую крупицу информации, каждую случайно оброненную фразу.
Он ищет пути дальнейшей жизни – с холодной ясностью понял Мансур. Это хорошо, что Нагиб не плачет. Тяжесть потери не сломала его – она лишь огранила его, как алмаз. Однажды вечером, когда Мансур в одиночестве разбирал бумаги в своем кабинете, погруженный в янтарный свет настольной лампы, дверь тихо приоткрылась. На пороге стоял Нагиб, без робости, извинений за вторжение. Он стоял прямо, его плечи были расправлены, а в глазах, таких взрослых и не по—детски серьезных, горел не вопрос, а требование.
– Дядя Мансур, кто убил моих родителей? – Прозвучало в тишине комнаты. Вопрос висел в воздухе, тяжелый и неизбежный, как приговор.
Мансур отложил перо. Он встретился взглядом с племянником, и в его душе разверзлась пропасть между желанием защитить этого мальчика от ужасной правды. Мансур осознавал необходимость общения, но разве этого мальчика можно уберечь сказками. Слова, отточенные и готовые, сами сорвались с его губ, как хорошо заученная, но бессмысленная мантра.
– Нагиб, я же говорил тебе. Это была трагическая авария. Случайность, которую никто не мог предвидеть.
Мальчик стоял возле двери и не отводил взгляда. В его глазах не было и тени доверия к этим словам, лишь холодная, всевидящая ясность, от которой сжималось сердце.
– Ты знаешь, что это не так!? – Парировал он, и его голос был низким и ровным, без детских ноток. – Ты сам сказал тогда, что не веришь в случайность. Почему ты продолжаешь скрывать от меня правду? Почему все вокруг молчат, как будто ничего не произошло?
Мансур откинулся в кресле, и наступившая тишина затянулась, стала густой, почти осязаемой. Он смотрел на этого юного мстителя, в чьих глазах плескалась уже не детская обида, а взрослая, неистовая жажда справедливости. Или это жажда мести? – пронеслось в голове у Мансура. Разве можно отделить одно от другого, когда речь идет о крови? Он видел в этом хрупком теле стальную волю, готовую сокрушить все на своем пути к ответу и испугался. Испугался не за себя, а за него. За ту пропасть куда он мог рухнуть, узнав слишком рано, насколько жесток и беспощаден мир за стенами этого дворца.
– Иногда, Нагиб, правда бывает опаснее самой горькой лжи. – Наконец произнес он, и каждый звук дался ему с огромным трудом. – Она – как обнаженный клинок. Тот, кто не умеет с ним обращаться, может пораниться сам или покалечить невинного. Когда ты будешь готов… когда я буду уверен, что ты сможешь нести ее тяжесть, не сломавшись, я расскажу тебе всё. Даю слово.
Нагиб лишь молча смотрел на него, и в его взгляде Мансур прочитал страшную, непоколебимую решимость. Данное слово и обещание будущего откровения его больше не устраивали. Ожидание было пыткой, а тишина – сообщницей тех, кто лишил его всего. Он не хотел ждать. Мансур убрал документы в сейф, выключил настольную лампу и сопроводил приёмного сына до его спальни, раздумывая о пути избранном Нагибом.