Белый шейх: путь мести - стр. 45
В этом сжатии была не благодарность, а отчаянная попытка ухватиться за что-то реальное, материальное, что могло бы хоть на секунду удержать его от падения в черную, зияющую бездну отчаяния, что разверзлась у его ног. Эта маленькая фигурка была его якорем в мире, который в одночасье потерял все свои краски, смыслы и опоры.
Воспоминания, острые и яркие, как осколки стекла, вонзались в сознание Нагиба, контрастируя с мраком настоящего. Внутренний двор дома Риядов с его знаменитым фонтаном в андалузском стиле был когда-то средоточием их с Халидом вселенной. Белоснежный мрамор, даже в летний зной, оставался прохладным и сиял под лучами солнца, а вода в фонтане не просто журчала – она пела свою вечную, умиротворяющую песню, похожую на колыбельную, знакомую им обоим с колыбели. Они, два мальчика, разница между которыми составляла всего одиннадцать месяцев, были не просто братьями – они были двумя половинками одного целого, неразлучными тенями. Их беззаботный, звонкий смех, словно перезвон хрустальных колокольчиков, разносился под сводами мраморных галерей, отражаясь эхом от древних стен.
Их любимой игрой был «джихад» – наивная, детская версия великих сражений, где длинные пальмовые ветви, подобранные в саду, мгновенно превращались в зазубренные клинки легендарных воинов, а сложенные из влажного песка замки у кромки бассейна становились неприступными цитаделями, которые нужно было отстоять или, наоборот, штурмом взять.
– Я Абдуррахман ад—Дахиль, и я завоюю всю Андалусию! – кричал Халид, взмахивая своим «мечом» и с грохотом опрокидывая песчаную башню.
– А я твой визирь, и я уже подсчитал все твои будущие богатства! – парировал Нагиб, уворачиваясь от атаки и с хитрым прищуром доедая украдкой припасенный кусок сладкой халвы.
Их войну внезапно прервал голос, мощный и властный, который разносился по дворику, подобно раскату грома среди абсолютно ясного неба.
– Халид! Нагиб! Немедленно ко мне! – Властно прогремели слова по дому.
Это был голос Мансура Рияда, главы семьи, человека, чье слово было законом не только в этих стенах, но и далеко за их пределами. Два мальчика, испачканные песком и липкие от сладостей, мгновенно оторвались от своего занятия. Халид, высокий и стройный для своего возраста, с широко распахнутыми, чистыми глазами, полными неподдельного любопытства и обожания к отцу, тут же бросился к нему, сметая все на своем пути. Нагиб, всегда более коренастый, осмотрительный и хитрый, не спешил. Он следовал за двоюродным братом не торопясь, стараясь незаметно схватил последний кусочек халвы и, засунув в рот, стер следы пиршества с уголков рта.
Мансур окинул их суровым, испепеляющим взглядом, его глаза задержались на разорванных в клочья рубахах и испачканных песком штанах.
– Опять воевали? – Спросил он, и в его голосе звучала не столько строгость, сколько усталая покорность судьбе. – Вы превратите весь дворец в руины раньше, чем вражеская армия.
– Это не война, отец, это самые настоящие тренировки! – Поспешно оправдался Халид, с энтузиазмом вытирая испачканные в песке ладони о дорогие брюки. – Я должен быть сильным и смелым! Когда-нибудь я буду спасать людей, как доктор Ахмед, который вылечил мою руку!
Его глаза горели искренней мечтой, в них не было ни капли лукавства или сомнения. Мансур перевел взгляд на Нагиба, ожидая его ответа. Тот выдержал паузу, слегка поднял подбородок и ответил с вызывающей, мальчишеской бравадой, подмигнул.