Багровые волны Чёрного моря - стр. 43
Да, накануне отец запретил ей выходить из дома. Но Эсмина тут же нарушила запрет. Это было выше её сил. Уж больно хотелось встретиться с Астером. Девушку к нему неудержимо тянуло. Тянуло помимо её воли. Это было совершенно новое непознанное доселе чувство. Она пока не могла дать ему чёткое определение, но уже понимала, что оно прочно проникло куда-то в грудь, откуда непрерывно сигналит каким-то странным сладко-горьким томлением. Никогда в жизни до этих пор Эсмина не разговаривала с парнем, с которым ей было интересно разговаривать. Так с ней не мог разговаривать никто: ни отец, ни подруги. Астер был близок по духу, по кругозору, по взглядам на жизнь. Душевно близок. Она не просто видела и слушала его. Она чувствовала его. Чувствовала, как себя. Чувствовала его мысли, его жизненные флюиды, его дыхание, биение его сердца. Чувствовала его душу. Понятную, близкую, трепетную.
Да, запрет был нарушен. В оправдание она придумала для себя причину. Вескую причину. В субботу вечером Эсмина рассказала про Астера отцу, и тот предложил пригласить венецианца в гости. Пангиягер не слышал про пропавшего Савву из Мальвазии, так как сам перебрался в Каффу чуть позже. Но он подсказал к кому обязательно нужно обратиться за помощью. Есть такой купец Кириака. Он стар и знает про всех, кто торговал с московитами в прошлые времена. Эсмина боялась, что если она не придёт в условленное место, то уже никогда не поможет парню в поисках пропавшего родителя. И никогда больше не увидит самого Астера. Никогда. Никогда, никогда, никогда. С этим «никогда» она не могла смириться. Поэтому и сбежала. Сбежала, не смотря на строжайший запрет. Всё запуталось. Да, надо было сказать отцу, что она идёт к купцу из Мальвазии. Почему не сказала? Не сказала и не сказала! Да и отец хорош! Как бы я пригласила Астериона в гости, если мне запрещено выходить из дома? Какая-то глупость! А теперь он кричит на меня. Кричит во весь голос!
Отец продолжал обвинять:
– А теперь оказывается, что у тебя есть любовник. Это к нему ты бегала?
За спиной хозяина собралась толпа домочадцев. Все взирали на хозяйскую дочь. Кто с презрением, кто с осуждением, а кто-то просто воспринимал происходящее, как интересную историю, из которой можно извлечь тысячи минут увлекательных пересудов. Ведь так скучно жить!
Эсмине было очень обидно. Обидно, как всякому человеку, несправедливо обвинённому в несовершённых проступках. Было так обидно, что она не смогла произнести ни слова в своё оправдание. Если бы она попыталась что-то возразить, то тут же залилась бы слезами. А ей этого уж точно не хотелось. Не хотелось на глазах толпы показывать свою слабость. Тогда бы точно все восприняли её слёзы как признание греха. И она крепилась. Крепилась до последнего.
Отец перешёл к следственным действиям. Он был хозяином этого мира – маленького мирка, окружённого крепким каменным забором. Поэтому не выбирал выражений.
– Роксана! – позвал он кормилицу, которая нянчила дочь с малолетства.
Роксана была тихой пожилой женщиной, которую бог не наградил слухом. Но интуиция и чтение по губам у неё были развиты отменно. Служанка тут же возникла перед Пангиягером.
– Я зде-есь, мой господин, – промычала она грубо и неразборчиво, как мычат все люди, которые не слышат с детства.