Баавгай Чоно. Медведь с волчьим сердцем - стр. 5
– Огонь нужен, – сказал наконец воин, когда все сидели вокруг пляшущего пламени. – Волки огня боятся. В степи много волков.
В бурдюках запасено кобылье молоко и вода, а в походных сумках курт из сушёной сузьмы и борц – нарезанная на тонкие полоски солёная конина. Обычная пища кочевников во время походов. В долгих переходах воины варили похлёбку, кидая в неё борц, а когда шли налегке, то ели мясо всухомятку, запивая водой или кислым молоком.
Быстро стемнело. Стреноженные кони паслись невдалеке от путешественников, запели степные сверчки, заухали ночные птицы, а от реки слышалось мерное журчание воды, течение здесь было медленное. Звёзды изливали с неба мягкий свет.
Путешественники принялись ужинать. Венецианцы по примеру монголов размачивали твердокаменные полоски борца в глиняных чашках с кислым молоком и жевали сухой курт. Баавгай понимал, что там, где они жили – совсем другие условия. Там, за морями, не приходилось сидеть у костра с кочевниками и есть простую пищу, там они вкушали изысканные блюда, пили вино. Но что-то толкало братьев Поло покинуть родной город, ночевать под звёздным небом в компании с монгольскими воинами и бывшим рабом. И теперь знал – это не только жажда наживы. Венецианцы могли бы вести торговлю и в других городах, более безопасных для купцов. Наверное, Маттео говорил правду – деньги для них не самое главное.
– Расскажи о своей стране, – попросил Николо.
Он, в отличие от брата, говорил на местном языке, и толмач почти не требовался, но продолжал переводить для Маттео.
– Жил я в Переяславле, – стал рассказывать Мишка. – Далеко отсюда, на севере. Зимой там лютые морозы стоят. Лесов много. Богатый там лес. Озеро большое, Плещеево, рыбы в нём так же немерено, как в Итиле. Ряпушка, нету здесь такой рыбы. Девки красивые. Нету среди монголов такой красоты.
Нукеры тоже увлеклись, и внимательно слушали.
– Как там живут люди? – спросил Николо.
– Сейчас-то? Никак не живут, наверное. Вот был я в Переяславле сыном кузнеца, пришёл Неврюй со своей ратью, и стал я рабом кузнеца в Булгаре. Жили мы спокойно, князья наши дрались друг с другом тихо да мирно. А потом пришли они. – Баавгай кивнул в сторону нукеров. – В первый раз мне мало лет было, помню только пожары и коней. А когда исполнилось семнадцать годков, пришли снова. И всё повторилось, снова всё сожгли и разграбили. Что там после меня, уж извини, рассказать не могу. А случилось это десять лет назад. Десять лет я уже не Мишка, а Баавгай.
– А как жили люди до разорения?
Баавгай помолчал и со вздохом продолжил.
– Как-то жили. Свои князья собирали с народа дань, но жили мирно. Город красив, храм стоит белокаменный, каких здесь строить не умеют. Его ещё Юрий Долгорукий заложил сто лет назад. Тысячу лет простоит, а глиняные дома татар развалятся, и никто из потомков не увидит. Вот такой наш Переяславль.
– И ты не хочешь вернуться туда? – Николо недоумевал. – Я слышу в твоём рассказе любовь к своему городу, но ты не желаешь туда вернуться.
Баавгай поковырял веточкой в костре, взметнулись искры.
– Чужой я там буду. 10 лет на чужбине прожил, хоть и веры чужой не принял, но живу, как они, я теперь Баавгай, а не Мишка. Не примут меня на родине.
Улеглись спать, подложив под головы мешки с запасами. За костерком следили по очереди, время от времени подкидывая в пламя наломанные ветки тёрна. Слабые языки пламени должны были отпугнуть хищников.