Артисты и клоуны. Роман - стр. 25
– Ага. А я тебя «щелкну», хорошо? Ты постой, а я сбегаю за фотоаппаратом.
– Хорошо, – покладисто соглашается младший брат.
Вова убегает в свою комнату.
– А о чем думать? – спрашивает Сережа Мать.
– А о чем ты думал, когда «застыл» посреди комнаты?
– О стегозаврах.
– О чем, о чем? – преспрашивает Мать, которая слышит это слово впервые.
– О стегозаврах – начинает Сережа объяснять с воодушевлением (ну и где вы видели «сонного» ребенка?) – Это ящеры такие, травоядные, жили в мезозойскую эру. Я вспоминал, сколько у них костяных щитков на спине. Они парами идут, в два ряда. И вот я пробовал их по памяти пересчитать.
– И сколько же их? – иронически спрашивает Мать.
– Я не успел вспомнить, – отвечает Сережа с сожалением, – ты меня отвлекла.
– О! Жаль, конечно, что я так не вовремя решила пройти к себе в комнату и прервала процесс размышления. Ты уж извини.
Но Сереже не до сарказма, прозвучавшего в этих словах – он вновь «погружается».
– Ничего, – говорит он рассеянно, – я в энциклопедии посмотрю. А может, все-таки вспомню.
Он опять «отключается» – вспоминает количество щитков у стегозавра. Стоит, скрестив руки, смотрит как бы «вдаль». Он уже не здесь.
Тут в комнату вбегает Вова с фотоаппаратом. Видя Сережу «в образе», улыбается. Заходит с разных точек, наконец, находит подходящую, готовится, замеряет экспонометром освещенность, выставляет нужную. Наконец, щелкает затвором.
В этот момент из спальни внезапно раздается громкий голос Отца: он бодро, с «посылом» восклицает: – О, Дездемона! – А вслед за этим начинает энергично напевать арию из оперы «Кармен»: «Тореадор, смелее! Тореадор, тореадор»!
– Сумасшедший дом переезжает… – произносит Мать тихо, но с чувством.
Между тем, Отец продолжает из спальни громко выкрикивать: – «Тоска» на меня находит, «Тоска»! Это слово он произносит с ударением на первом слоге, каламбурно обыгрывая сходство слова «тоска» и названия известной оперы Пуччини. Энергично выкрикнув это несколько раз, он вновь напевает.
И тут входит Бабка. Она разводит руками и, обращаясь к дочери, громко произносит:
– Ирин, опять деньги кончились!
За этим следует краткая немая сцена: Вова застыл с фотоаппаратом, Сережа стоит в позе Чайльд-Гарольда. Мать на какое-то время потеряла дар речи. Бабка же стоит с совершенно невинным видом.
Напевание внезапно прекращается. Повисает мертвая тишина.
– Погоди, мам, – говорит Мать, вновь обретя дар речи, – но ведь я же только неделю назад дала тебе сто рублей. Я не понимаю, куда они делись?
– Как куда? – недоумевает Бабка и продолжает, совершенно не смущаясь: – Чать, не на бирюльки какие! На базар ходила. Есть-то надо!
– Постой, ты что, все потратила? На базаре?
– Ну, еще в магазин ходила, на нашей стороне, – объясняет Бабка дочери так, словно разговаривает с маленьким ребенком.
Тут надо пояснить, что в районе, где живут наши герои, имеется два больших гастронома – один поближе, и чтобы в него попасть, не нужно переходить улицу, а второй – прямо напротив первого, но через дорогу. В принципе, они ничем существенно не отличаются друг от друга: ассортимент в них примерно одинаковый, но иногда бывает, что какой-то продукт, отсутствующий в магазине «на нашей стороне», имеется в магазине «на той стороне». Вот, собственно, и всё, хотя эти выражения – «на нашей стороне», и особенно «на той стороне» звучат, надо признаться, зловеще-романтически. Как сказали бы в куда более поздние времена, «прямо Толкиен какой-то». А в описываемое время Саша называет его «потусторонним».