Архив изъятых голосов - стр. 19
Звук колокола разрывался на финальном аккорде, крича словом, которое невозможно было придумать, лишь услышать: «Ранорадость». Это слово, будто прыжок через половину алфавита, вмещало в себя сразу начало и конец, утро и вечер, рождение и потерю. В этот момент Тень, следовавшая за ним с самого начала, ахнула, осознав значение происходящего. Её голос раздался сдержанным шёпотом:
Это – один из слов так называемого свода «неогласных», гибридных лексем, запрещённых к произнесению, поскольку каждое из них могло породить новую, несанкционированную эмоцию. Если хотя бы одно из таких слов вырвется наружу, город рискует столкнуться с чувством, которое не описано ни одним фильтром и не поддаётся контролю.
Словно подтверждая её слова, саркофаг начал звучать сильнее, а на внутренней стороне стекла появилась вторая надпись, задающая новый вопрос: «ИМЯ НОСИТЕЛЯ?» Он сразу понял, что цилиндр ожидает возвращения слова, но не просто в мир, а в конкретного человека, из памяти которого это слово было вырезано во время одной из очисток, проведённых под куполом. Возможно, этим человеком был юноша с перевязью, которого он видел ранее, а может кто-то совсем другой, чьё имя давно стёрто из архивов, как избыточное.
Он достал блокнот и, стараясь не терять времени, быстро записал:
4.1 Ранорадость – неприкасаемое слово. Носитель неизвестен. Найти через женскую «пустую колыбель».
Шаги и отдалённое эхо наверху дали понять, что поисковая группа вскрыла предыдущую дверь и вот-вот приблизится. Он поспешно закрыл крышку шкатулки, приглушив её звучание, и сразу же заметил, как угасла люминесценция на поверхности цилиндра и исчез индикатор. Тем не менее, внутри коробки осталась искра – остаточный импульс, третья нота, пульсирующая в глубине, как затихающий колокольный гул.
Почти одновременно карточка с надписью «Дальше» едва ощутимо дрогнула у него в кармане, дважды толкнув ладонь, словно подтверждая, что следующий фрагмент, к которому ему следует двигаться, находится в «морозильнике сна». Тот самый морозильник, который он ранее обошёл, теперь снова звал его, и путь к нему требовал возвращения почти на прежний уровень, туда, где поисковая группа могла перекрыть выход.
Однако он не испытывал сомнений. Карточка – теперь уже не просто указатель, а настоящий компас направляла его. Он ясно ощущал: когда все восемь фрагментов будут найдены, крышка шкатулки раскроется сама собой, и заключённая в ней музыка обретёт не только звук, но и тело. Чьё это будет тело пока оставалось неизвестным. Возможно, того, кто наберётся смелости назвать свой страх вслух. А возможно, это будет сам город.
Он обернулся, стоя в сиянии ледяных саркофагов, и впервые осознал с пронзительной ясностью, что эти золотисто-мерцающие туманности, вращающиеся в толще кристаллизованного воздуха, вовсе не были безличными голографическими записями или цифровыми фантомами. Напротив, это были голоса, когда-то живые, звучащие, наполненные дыханием и интонацией, а теперь охлаждённые до предельной хрупкости, такой, при которой любое прикосновение слова могло расколоть лёд и высвободить их в мир, вернуть им силу звучания и оттенки забытых эмоций.
Он, ощущая ответственность за пробуждение этих голосов, склонился к карточке и, почти не слышно, прошептал единственное слово – «Дальше», как приказ, как молитву, как готовность продолжать путь.