Архив изъятых голосов - стр. 18
Тень одобрительно мурлыкнула, как кошка в тёмном проёме:
Тебя ведут туда, где хранят «нулевые слова». Вернёшь хотя бы одно, и купол плотного воздуха обретёт костяк.
Он достал блокнот, и под предыдущими записями добавил:
4. КРИО-ЗНАК. Нулевая статья.
Чернила блеснули и тут же впитались влажным воздухом.
Ниже коридор разделялся: левый склон вёл к «тоннелю иконографии», правый – к недействующему распределителю хлада. Он выбрал левый, шагнул, и почувствовал, как карточка «Дальше» стала холоднее, будто напоминала: «Идёшь правильно».
Дверь в тоннель была заварена, но металл проржавел, и одно плечо достаточно сильно ударило, чтобы сварной шов хрустнул. В лицо ударил мороз: не температурный, а идеологический, сухой, как кислород без запаха. Стены туннеля были выкрашены слоем отражающей краски, в которой проступали следы прежних фресок-императивов. Поверх них, словно исподтишка, тянулась новая роспись: чёрная, тонкая, непослушными зигзагами. Это были строки, сотни, тысячи строк, похожих на стрекозьи крылья, но если прищуриться, в кручении линии угадывались половинки букв.
Он провёл пальцами: краска крошилась, но под ней жило электрическое покалывание, тот же ток, который звенел в шкатулке. Значит, здесь кто-то уже пытался «вскрыть» лёд: выписывал буквы-споры, чтобы заразить туннель смыслом.
Дальше коридор раскисал лунным инеем: пол скользил, а воздух густел до белёсого тумана. Вдали виделся круглый портал с символом снежинки – вход в крио-камеру. Он приблизился, приложил визитку-ключ к панели. Свето-пиктограмма замигала жёлтым – доступ наследника «Ц». Дверца с шипением разошлась.
Внутри камера напоминала собор без сводов: ряды ледяных саркофагов, каждый – цилиндр с полупрозрачной стенкой. Внутри не было тел, только витые, как письмена, туманности: сгустки светящегося льда вращались вокруг невидимых осей. Над саркофагами тянулись тросы проводки, по редким вспышкам было видно: ток здесь не гас, обеспечение хранилища шло бесперебойно.
Шкатулка, словно наполненная живым жаром, ощутимо раскалилась, так, будто просила освободить заключённый внутри неё звук. Он подошёл к первому из цилиндров и встал перед ним, как перед капсулой с древней тайной. На табличке под полупрозрачным стеклом был виден лишь штрих-код, а ниже почти полностью стёртое слово, едва различимое: оно начиналось на букву «Р» и обрывалось на половине «О», оставляя ощущение утраченного смысла. Приложив ладонь к холодной поверхности, он сразу почувствовал, как ледяной металл вытягивает из пальцев тепло, и в этот момент на внутреннем слое стекла вспыхнул светящийся запрос: «СЛУШАТЕЛЬ?»
Не колеблясь, он осторожно приложил шкатулку к стеклу. Внутри неё со звоном сорвалась пружина, и крышка чуть приоткрылась, едва, на миллиметр, но этого оказалось достаточно, чтобы в пространство вырвался звук, напоминающий удар колокола. Однако этот колокол не звонил, а падал – тяжело и глухо, словно проваливался на самое дно глубокого колодца, и этот бас пронизывал тело до костей. Взрыв сенсорного восприятия вызвал у него яркую вспышку синестезии: он увидел площадь, залитую бледным лунным светом, где тысячи людей в масках, сделанных из тонкой слюды, танцевали, не сдерживая смеха. Но в каждом их смехе звучала странная, пронзительная тоска, возникающая, когда счастье приходит слишком неожиданно и кажется недостоверным, как в стихах Верлена.