Антонимы любви - стр. 18

– Значит, у меня ещё всё впереди, – шучу невпопад, переминаясь с ноги на ногу, – Ладно, спасибо. Я правда забыла что-нибудь взять.

Стоит признать, что выпечка даже через пленку выглядит чертовски аппетитно, а в животе давно гуляет сквозняк.

– Могу подождать с заказами, пока ты ешь. Там что-нибудь приходило?

– Да, но я не думала, что ты заедешь во второй раз и ничего не собирала.

Антон щелкает выключателем. Резкий белый свет гаснет, только стеклянные полки продолжают приглушенно мерцать в сумраке.

– Что ты делаешь?

– Перерыв на обед. Или хочешь, чтобы с улицы пялились на тебя, как в аквариуме?

Надеюсь, мама не увидит, как я уединилась в её магазине с уличным хулиганом вместо того, чтобы работать.

– Хорошо, а ты пока доставай пластиковые пакеты.

Уже во второй раз Антон игнорирует мою издевку про маньяка. То ли у нас разное чувство юмора, то ли он не хочет себя выдавать. Я открываю коробку с круассаном и облизываю губы. Всеми силами держусь, чтобы не накинуться на него и не запихать в рот целиком. Антон тем временем отворачивается от меня и, скрестив руки на груди, подходит к стенду с корейской косметикой. Делает вид, что ему жутко любопытно её рассматривать.

– Откуда у тебя столько свободного времени? – спрашиваю я с некультурно набитым ртом.

– Меня отчислили. Завалил тервер, – спокойно говорит Антон, беря в руки лосьон с полки, а затем бормочет себе под нос: – За что здесь четыре тысячи?

– И чем ты теперь занимаешься?

На мой вопрос он долго не отвечает, словно ему приходится придумать биографию с нуля. Стоит истуканом с руками в задних карманах. Уже собираюсь задать его вновь, но Антон вовремя изрекает, повернувшись:

– Да так, то туда, то сюда, – в переводе с мужского: «ничем». – А ты на кого учишься?

– На учителя английского.

Молюсь, чтобы он не начал задавать глупые вопросы о том, почему именно я выбрала свой факультет. Не хочется говорить ему дежурную ложь о том, как я мечтала с детства преподавать. Антон задерживает на мне задумчивый взгляд, и я на всякий случай слизываю крем с губ.

– А почему тогда здесь торчишь? Репетиторам, наверное, больше платят, чем консультантам по косметике.

Шутка про то, что скоро за меня будет работать муж-программист, кажется в этом контексте неуместной. Немного помедлив, решаю поделиться настоящей причиной:

– Я… я, кажется, поняла, что боюсь детей. Поздновато как-то, но уж что есть, то есть. В том году девочки со старших курсов ездили в лагерь на практику и рассказывали, как мелкие над ними издевались. Однажды подбросили даже дохлую змею в чемодан.

– Один на один они не такие борзые. Уж поверь мне, – его голос впервые приобретает особую мягкость, с которой обычно разговаривают только с самыми близкими.

– Дети – это не самое страшное. А вот их родители. У них столько требований. Да и всерьез меня никто не воспринимает. Выгляжу как соплячка, – выпаливаю я, а затем осекаюсь. – Не знаю, зачем я тебе это всё рассказываю. Как будто оправдываюсь.

В полумраке раздаётся приглушённый смешок, но лицо Антона скрыто в тени, эмоций не разглядеть. Свет падает ему в спину. Я промокаю губы салфеткой и щёлкаю выключателем. Мы оба щуримся от вспыхнувшей лампы. Странное чувство оседает на душе: мой парень пропал без вести, и вот я уже сижу в интимной атмосфере с другим. Мне одновременно гадко и приятно. Благодаря Антону и его дорогущему круассану мне удалось на пять минут отвлечься от снедающих мыслей. Об учебе, о Марке, о жизни, в целом. Не такой уж он и мрачный, как мне показалось при первой встрече…