Анна Павлова и священный рубин - стр. 12

– О чем? – насторожилась Ирина.

– Пойдем посидим где-нибудь, выпьем?

– Ой, сейчас никак не получится. Мне же на репетицию надо! – спохватилась Ирина.

– Ничего. Позвонишь, скажешь, заболела, – оборвала ее Нина. – По хахалям вместо репетиции бегаешь, так уж на старую подругу время найдешь. Пошли, угостишь меня, сто лет в ресторане не была.

– Ты что, в таком виде в ресторан собираешься? – переполошилась Ирина.

– А в чем, по-твоему, трудящиеся ходят? Не нравится – подари что-нибудь с барского плеча.

Ирина промолчала. Новая Нина ее пугала. Куда делась милая, спокойная, всегда доброжелательная и уступчивая Ниночка, которую она знала? Эта чужая грубая женщина не имела с ней ничего общего. Но отказать она побоялась.

– Ладно, подожди, я сейчас в театр позвоню, – шаря по карманам в поисках монетки, пробормотала Ирина.

Стоя в будке телефона-автомата, она судорожно соображала, куда бы повести Нину. Появиться с нею в зале «Савоя» или «Националя» было бы немыслимо, вдруг кого-то из знакомых встретишь? А куда же деваться? Ирина так нервничала, что придумать ничего толкового не удавалось.

– Ну что, пошли? – вставая со скамьи, спросила Нина. – Только знаешь что, не веди меня в столовую, поехали в «Метрополь», мы там с моим американским гадом пару раз обедали, хочу вспомнить.

Деваться было некуда. Пришлось ехать.

– На такси, – сухо велела Нина.

Поехали на такси.

– Что, не радует тебя наша встреча? – сидя за столом в ресторане, горько спросила Нина. – А меня вот обрадовала, вдруг снова вспомнила, что я человек, а не загнанный зверь, что и у меня когда-то жизнь была. – Она опрокинула в себя рюмку водки. Именно опрокинула – не выпила, не пригубила.

Ирина смотрела на подругу полными ужаса глазами и думала только о том, когда и как эти посиделки закончатся. Она ведь так напьется совсем, ее выносить из зала надо будет. Ирина невольно искала глазами официанта, рассчитывая на его помощь и сгорая от стыда. Счастье еще, что в это время народу в зале было мало, обеденное время еще не наступило.

Нина между тем с аппетитом закусывала, не переставая жаловаться на жизнь и перечислять свалившиеся на нее несчастья. Ирина старалась не слушать и незаметно посматривала на часики.

– А знаешь что, – вдруг впиваясь в Ирину глазами, спросила подруга, – о чем я вспомнила? – Она нехорошо усмехнулась. – Помнишь, как ты от Павловой сбежала? Пошла вроде как с Дандре поговорить и исчезла. Никого не предупредила об уходе, хотя и обещала. Я тогда ужасно рассердилась. Когда ты на репетицию на следующий день не пришла, все всполошились, не заболела ли? Я к тебе в тот вечер приезжала, но тебя уже и след простыл; тогда я к Алексею поехала, разыскала его на службе, он мне что-то невразумительное про Париж стал объяснять. Я понять ничего не могла и ужасно на тебя сердилась. А потом, уже на пароходе, когда в Австралию плыли, я случайно подслушала госпожу Павлову, как она с мужем разговаривала. У нее вещица одна пропала. Красивая такая подвеска с огромным рубином, она ее иногда в прическу закалывала. Очень древняя и ценная. Павлова горевала, потому что эту подвеску ей индийская махарани подарила. И никак не могла понять, куда она подевалась. Перед отъездом перебирала шкатулку и не нашла.

Нинины глаза буквально прожигали Ирину насквозь. И той внезапно стало жарко и душно.