Амуртэя. Эпос любовных происшествий - стр. 7

– Меня зовут Сильван, – произнес он, не отводя взгляда от Элиссы. – Я не пришел бороться за тебя. Я пришел… услышать тебя.

Его слова повисли в воздухе, словно капли утренней росы. В них не было ни вызова, ни обещания – только тихая уверенность, будто он знал что‑то, недоступное нам.

Верон фыркнул:

– Услышать? В любви не нужны слушатели. Нужны действующие лица.

Дамиан скрестил руки:

– Тишина – это просто отсутствие звука. А я предлагаю действие.

А я вдруг понял: в словах Сильвана была сила, которой не хватало нам всем. Не страсть, не революция – присутствие. Он не стремился победить, он хотел услышать.

И в этот миг я осознал: он опаснее их обоих. Потому что если Дамиан пытался зажечь в Элиссе пламя, а Верон звал разорвать прошлое, то Сильван… он предлагал ей то, чего она, возможно, искала больше всего. Право быть.

Ветер снова поднялся, но теперь он нес не угрозу, а шепот начала отбора.

[Каэль]

В тот миг, когда ветер, кружившийся вокруг Элиссы, достиг своей высшей точки, пространство дрогнуло, словно невидимая завеса разорвалась – и в центре круга возник Вееро.

Его появление не сопровождалось ни вспышкой света, ни раскатом грома. Он просто был – как факт, не требующий доказательств. Длинный плащ-безрукавка, капюшон, надвинутый на лицо, полы переливчатой ткани струились вокруг него. Внешность – юное, почти ангельское лицо, тонкие черты, безмятежная улыбка. Но стоило ему заговорить – и контраст стал ошеломляющим.

– Ну что ж, – произнес он грубым, хриплым голосом, словно горло его годами терзали крики или дым пожаров, – наконец‑то вы все познакомились.

Мы невольно отступили на шаг, образуя широкий круг вокруг Элиссы и Вееро. Даже Сильван, сохранявший невозмутимость, слегка склонил голову в знак уважения.

Вееро медленно обвел нас взглядом – каждого по очереди, словно взвешивая в уме наши достоинства и слабости. Его голос, низкий и скрежещущий, резал тишину, будто ржавый нож:

– Вы стоите перед Регентшей пепельных писем, – начал он, – и каждый из вас видит в ней что‑то свое. Но прежде чем вы продолжите свой путь, я должен обозначить правила.

Он поднял руку, и в воздухе вспыхнули три символа: пламя – пульсирующее, переменчивое; лист – тихий, но стойкий; молния – резкая, разрывающая тьму.

– Эти знаки будут сопровождать вас, – пояснил он, и каждое слово вырывалось из его горла с тяжелым, почти звериным рыком. – Они напомнят о сути вашего стремления. Но есть и запреты, которые никто не вправе нарушить.

Он сделал паузу, и в тишине прозвучали его слова – четкие, как высеченные в камне, но при этом звучащие так, будто их выталкивали из глубины израненной души:

– Нельзя принуждать. Ни силой, ни магией, ни хитростью. Ее выбор должен быть свободным. Нельзя стирать память. Прошлые чувства – часть ее пути. Вы можете предложить новое, но не вправе уничтожать старое.

Нельзя лгать. Не о себе, не о своих намерениях, не о прошлом. Правда – единственное оружие, которое здесь дозволено.

Нельзя покидать пределы Амуртэи, пока испытание не завершится. Это место – арена вашего соперничества.

Нельзя касаться ее без ее позволения. Даже случайное прикосновение будет считаться нарушением.

Вееро опустил руку, и символы растаяли в воздухе, оставив едва заметный след – словно призрачные тени.