Амуртэя. Эпос любовных происшествий - стр. 6

Элисса чуть отступила, но не от страха – от изумления. Ее глаза расширились, будто она пыталась прочесть в нем что‑то, недоступное нам.

Дамиан первым нарушил молчание. Его губы скривились в холодной усмешке:

– И кто же ты, смельчак, ворвавшийся без приглашения?

Новый соперник даже не взглянул на него. Все его внимание было приковано к Элиссе.

– Меня зовут Верон, – наконец произнес он, не отрывая взгляда от ее лица. – И я знаю, что ты чувствуешь. Ты устала от полутонов. Ты хочешь огня, который не просто греет, а сжигает все лишнее.

Я почувствовал, как внутри закипает раздражение. Этот Верон говорил так, будто уже владел ее сердцем. Будто имел право заявлять, что понимает ее лучше.

– Ты говоришь красиво, – я шагнул вперед, закрывая Элиссу собой. – Но слова – это лишь ветер. Что ты готов дать ей, кроме красивых фраз?

Верон медленно перевел взгляд на меня. Его глаза сверкнули, и в этот миг я понял: он не просто соперник. Он – стихия.

– Я готов дать ей все. Даже то, чего она сама не смеет желать.

Ветер в Амуртэи усилился, взметая невидимые вихри.

Элисса молчала. Но в ее глазах уже разгоралось пламя – не страх, не растерянность, а интерес.

Я стоял, чувствуя, как напряжение стягивается в тугой узел между мной, Вероном и Дамианом. Воздух дрожал от невысказанных вызовов, от столкновения трех разных истин о том, что есть любовь.

И вдруг все замерло.

Ветер стих. Шум мира словно приглушили невидимой рукой. В этой внезапной тишине возник аромат – мха, дождя и чего‑то неуловимо нежного, будто лепестки сакуры коснулись воздуха.

Из мерцающей дымки выступил незнакомец. Он двигался так, что сам простор Амуртэи словно расступался, давая ему дорогу. Ни пафоса, ни вызова – только спокойная уверенность того, кто знает: ему не нужно доказывать свое место.

Я сразу отметил странную двойственность этого облика. В чертах лица читалось что‑то японское – тонкий изгиб бровей, чуть раскосые глаза, в которых переливался золотистый свет, словно в лесной реке на закате. Но волосы – мягкие, пшеничного оттенка, слегка вьющиеся – придавали ему образ странника, привыкшего к долгим дорогам.

А еще – его губы. Пухлые, чувственные, будто созданные для шепота. В их спокойном изгибе таилась сила, которую я не мог сразу определить. Не страсть Верона, не дерзкая решимость Дамиана – что‑то иное.

Он не стал подходить к Элиссе с протянутой рукой, не бросил громких слов. Просто встал рядом – так естественно, будто всегда был частью ее мира.

– Еще один? – голос Верона резанул тишину, как клинок. – Сколько вас тут, желающих переписать ее судьбу?

Дамиан лишь усмехнулся, но я видел: его задевает, что внимание Элиссы дрогнуло. Он привык быть центром, а не одним из.

А я… я молчал. Что‑то в третьем сопернике тревожило меня – не угрозой, а иной природой силы. Он не пытался завладеть моментом, он был в нем.

Когда он заговорил, голос его звучал тихо, но проникал глубже любых речей:

– Ты устала. Я вижу это в твоих глазах. Но ты не одна. Позволь тишине стать твоим союзником.

Элисса замерла. Я видел, как ее взгляд изменился – впервые за долгое время в нем не было настороженности. Только интерес.

– Кто ты? – наконец, подала голос Элисса, будто вспомнила, что все еще обладает даром речи.

Он чуть склонил голову, и в этом движении была такая естественная грация, что даже Верон на мгновение умолк.