Амуртэя. Эпос любовных происшествий - стр. 12
[Элисса]
Вода в купальне была почти горячей – ровно такой, чтобы кожа чуть покалывала, а мысли становились тягучими, как мед. Я опустилась в нее медленно, позволяя теплу обнимать тело, словно второе одеяло.
На краю мраморного бортика – раскрытая книга. «Венера в мехах». Страницы чуть загнулись от влажности воздуха, но я не спешила их разглаживать. Читала не глазами – ощущала строки кожей.
«Страсть – это боль, превращенная в наслаждение».
Я усмехнулась. Как точно. Как… знакомо.
В комнате пахло сандалом и влажной каменной кладкой. За окном – ни звука. Амуртэя спала, укрытая ночным туманом. Только изредка доносилось далекое журчание фонтанов – будто кто‑то перелистывал страницы невидимой книги.
Я провела ладонью по воде, наблюдая, как расходятся круги. В отражении – размытый силуэт: я, но другая. Не Регентша. Не испытательница. Просто женщина, которая только что пережила.
Пальцы сами потянулись к шее – там, где остались едва заметные следы жестких прикосновений. Провела по ним кончиками пальцев: сначала легкое жжение, потом – тепло. Как память о огне, который уже погас, но оставил в костях свой отсвет.
На низком столике у окна – граммофон. Я завела его еще до купания, не выбирая пластинку. Теперь из рупора лилась музыка – что‑то барочное, медленное, с протяжными скрипками. Не для танца. Для слушания.
Звуки переплетались с каплями, стекающими по стенам. Я закрыла глаза и позволила мелодии вести меня: вниз, к тяжести в животе – там, где еще пульсировало воспоминание о его ритме
Я вновь взяла книгу, провела пальцем по строке: «Подчинение – это не слабость. Это выбор».
– Выбор, – повторила я вслух. Голос прозвучал непривычно низко, будто принадлежал кому‑то другому.
Дамиан не сломал меня. Он просто показал дверь – ту, которую я сама боялась открыть. А теперь, выйдя оттуда, я чувствовала не опустошение, а… насыщенность. Как будто тело запомнило что‑то важное, что разум еще не успел перевести в слова.
Вода начала остывать. Я потянулась за шелковым полотенцем, брошенным на скамью. Обвила его вокруг плеч, но не встала. Еще минута. Еще один аккорд скрипки.
Когда музыка закончилась, я поднялась. Капли стекали по спине, оставляя холодные следы. В зеркале – мое новое отражение.
…
[Вееро. Взгляд хранителя]
Когда Элисса вошла в Амуртэю, она была незаметной. Но стены места выбрали ее, почувствовали потенциал. И началось преображение.
Я, хранитель границ, вижу следы процесса: сначала мерцание вокруг силуэта, потом мягкость в походке, затем огонь в волосах. Амуртэя лепит образ, как скульптор.
Кожа стала фарфоровой, с теплым подтоном и легким румянцем – не болезнь, а знак избранности. Глаза обрели глубину: темная основа, янтарные вкрапления – теперь они не просто видят, а проникают. Губы сохранили форму, но заиграли влажным сиянием – словно Амуртэя навсегда запечатлела с ней собственный поцелуй. Волосы вспыхнули малиново‑медным огнем, будто вплетены нити цветного стекла – свечение изнутри.
Осанка обрела достоинство: каждый шаг – танец на грани равновесия.
Элисса стоит перед зеркалом, обернутая в шелковое полотенце. Капли стекают по спине. Она снова касается шеи, где еще пульсирует память о прикосновениях Дамиана, проводит рукой по огненным волосам, вглядывается в чужие завораживающие глаза.