Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 97
Нет, не могу я скрывать от него… Я люблю всем, что осталось во мне…
26 [августа 1907 г.]. Воскресенье
4 часа дня.
Опять убийственное состояние.
Вас. [зашел сегодня в театр. – зачеркнуто] на репетиции подсел ко мне и Гореву – поболтали немного, потом говорит: «Покажите-ка на свет ваше лицо…» Я повернулась лицом к свету. «Похудели вы ужасно… Нос длинный стал, как у меня…» Потом сидели, говорили, а я чувствовала опять «не то, не то»… Я подурнела, постарела, измучилась, он раскаивается, клянет себя, меня, чувствует себя связанным…
Ужасно…
Господи, Господи, помоги мне жить!..
Я не смогу.
Буду терпеть до весны.
Хоть бы он сказал, наконец, эту «правду»…
Ужасную правду, которую я жду как какого-то избавления…
27 [августа 1907 г.]. Понедельник
Вчера говорили с Вахтангом [Мчеделовым]. «Милая моя Аля, неужели вы думаете – я не вижу, как вы страдаете… вижу все». Советует написать ему письмо… открыть всю свою душу… [Полторы строки вымарано.]
Все рассказать без утайки.
«Прекрасное, красивое, талантливое существо полюбило такого же человека – прекрасного, талантливого…»
Господи, в том-то и дело, что я – не прекрасна, и не талантлива, и некрасива… Какое сравненье!
В сумерки завалилась на диван, закрыла глаза и унеслась мыслями в прошлое… Сколько я страдала в Петербурге – а теперь все, что там было, даже слезы мои, представляется мне блаженством и радостью. Тогда были надежды, ожиданье было, «будущее»… а теперь… темь какая-то… Пусто, пусто… Воспоминанья остались…
Забилась вся в маленький комочек…
Одинокая… тихая, как пришибленная.
Лихорадочно забилась мысль, душа затрепетала беспокойно…
Отчетливо издалека зазвучали знакомые слова…
Ярко звенели фразы – «взять бы вас с собой, увезти подальше, за границу, пожить где-то на берегу озера…»
Сказал ли бы он теперь то же?..
Чувствовала его ласки и вздрагивала вся, и душа стонала от отчаянья [и блаженства. – вымарано].
Еще… дальше…
«Аличка, вы отдались бы мне без страха?..»
[Восемь строк вымарано.]
Неужели это прошло невозвратно?
Не повторится?
Я с ума сойду…
28 [августа 1907 г.]
6 часов вечера.
Сегодня чувствую себя бодрее.
Несколько комплиментов – довольно, чтобы привести меня в мало-мальски хорошее состоянье.
Вас. видала [сегодня. – вымарано] мельком, он «чувствует себя отвратительно, болит нос, еще где-то»…
Бедный…
Ходила по Петровке и Столешникову, [но. – вымарано] не встретила…
А так хотелось увидать его, хоть издали.
Теперь в театре нам очень трудно говорить: то его отзывают, то он сам отскакивает от меня бомбой – когда подходит какая-нибудь Тихомирова334 или кто-нибудь в этом роде, потому что сплетен, разговоров – не оберешься.
Николай Григорьевич [Александров] сегодня уже несколько раз, конечно в шутку, намекал на Качалова, да и не он один, многие.
Эх, все равно…
Не это важно…
Только бы любил, только бы любил, мой родной, мой милый…
29 [августа 1907 г.]. Четверг
(28 августа вечером. Прием – с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко].)
Вчера, наконец, первый раз за все время в Москве, почувствовала в нем какую-то прежнюю теплоту, что-то бесконечно хорошее, ласковое…
Сидели вечером с Братушкой [С. С. Кировым], смотрели репетицию. Вас. вошел. Сначала не заметил нас, потом увидал, подсел, и так хорошо сидели втроем, так просто-просто болтали.
Я чувствовала себя прежней Алей, чувствовала себя хорошенькой и интересной, нервно болтала, смеялась, а он смотрел так ласково, с тем прежним любованьем, о котором он говорил как-то в Петербурге.