Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 98
Все сильнее и сильнее я привязываюсь к нему…
Что будет?
Или вся жизнь разобьется, или я буду великой.
Первое вернее, проще как-то…
Сейчас из театра: были танцы…
Больше не пойду сегодня в театр.
Завтра – ничего нет – передышка.
Пронин обещал устроить на 335.
Хочется работать… Как следует, по-настоящему.
Быть большой актрисой…
Я должна начертить себе эти три слова яркими буквами, чтобы всегда они были у меня перед глазами…
Я должна быть равной с ним!
А таланта одного недостаточно…
Пусть я талантлива так же, как он, – но я еще далеко не актриса…
Работать надо, работать!
1 сентября [1907 г.]. Суббота
6 часов.
Вот уже 2, 3 дня, как я чувствую себя по-праздничному весело, бодро, радостно.
Хочется сейчас много-много писать, рассказать все, что волнует, радует, томит – да надо идти в театр (на «Жизнь человека»336) – пора. Небо серое, дождь моросит – а на душе светло, солнечно…
Опять вера, надежды…
[Вера. – зачеркнуто.] Опять хочется закричать – «прекрасна жизнь!»
Я счастлива…
Надолго ли…
Быть может, сегодня же, придя из театра, я буду стонать от боли и мечтать о смерти – пусть, – зато сейчас хорошо!
Сейчас –
Это уже много: у меня в жизни были минуты, когда я могла сказать себе – я счастлива.
Все разлетелось, разбилось…
На душе – пусто, тупо…
С каким-то лихорадочным нетерпением жду встречи с Вас.
Так осрамиться при нем!
Какой ужас! Какой ужас!
Он понял, что стеснял меня еще больше, и ушел. Как я благодарна ему.
На Жданову он смотрел с любопытством, и Константин Сергеевич [Станиславский] при нем несколько раз сказал ей – «молодчина»337. И всем она понравилась, все кругом говорили [об этом. – зачеркнуто] о ней, и Вас. слышал…
Мне страшно, страшно…
Почва колеблется под ногами. Я должна ему казаться такой нескладной, глупенькой, жалкой…
Я с ума сойду.
2 [сентября 1907 г.]
3 часа.
Была утром в театре. Вас. – не видала.
Ночь [слово вымарано] почти не спала.
Дум копошилось в голове без конца.
Может быть – я не актриса?
Эта застенчивость, эта боязнь сцены… Господи, правда, быть может – уйти, пока не поздно.
Но что делать? – я не способна ни к какому труду…
И потом – отказаться от сцены…
Нет, не хватит сил.
Зачем я так самолюбива…
Это же ужасно!
Сейчас съездила в театр – думала, может быть, Вас. там – нет никого. Пусто [в театре. – зачеркнуто] – только Владимир Иванович [Немирович-Данченко] и Мария Николаевна [Германова] занима[ются]338.
Грустно-грустно…
Я вся такая печальная…
Где она, куда девалась радость жизни?!
Как мне жаль себя, как жаль! – бесконечно…
Я уже обрекла себя на страданье, на вечную тоску…
Буду терпеть до весны.
Весна все покажет – стоит мне жить или прикончить разом.
Если бы, если бы можно бы забрать Вас., бросить все и уехать… далеко-далеко. Я [была. – зачеркнуто] бы согласилась расстаться со сценой, со своими, со всем. Я бы не задумалась ни на минуту.
Он – один.
Он – мое солнце, моя вера, мое – !
Скорее бы, скорее бы увидеть его.
Так беспокойно, так тревожно!
5 сентября [1907 г.]. Среда
. не видала вот уже 4 дня.
Тяжело. Тоскливо.
[Только бы он. – вымарано.] Он презирает меня.
Сегодня, когда ехали с Жанной [Коонен] по Столешникову переулку, встретили его. Он поклонился так хорошо, так ласково улыбнулся…