Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 - стр. 96
И смерть…
Господи, прости меня…
Я брежу…
Но у меня так исстрадалась душа, я никому не могу рассказать об этом. Он бы понял меня, но ему я не хочу говорить о своем отчаянии, это ускорит конец – перед ним я должна быть веселая, радостная…
24 [августа 1907 г.]
Сегодня опять подошел, спросил про настроение, и когда я сказала «скверно» – скорчил нетерпеливую гримасу и так хорошо, хорошо сказал: «Ну зачем, не надо, Аличка!»
Разговор происходил в перерыве урока Владимира Ивановича [Немировича-Данченко], я стала восхищаться Владимиром Ивановичем, говорила о том, как он удивительно интересно читает.
«– очень увлекающаяся. Правда?»
«Ну, не очень…
А знаете, кем я последнее время увлекаюсь здесь, в театре? – Леонидовым…»
«Ну, правда? – Смотрите…»
Я рассмеялась – «Нет, от серьезных увлечений я, кажется, [обеспечена]».
Господи, если бы я разлюбила его, как бы он отнесся к этому? Тяжело ему было бы или только так, неприятно… Спрошу его…
Глупая я…
[Пока. – зачеркнуто.] Когда мы говорили, прошел Владимир Иванович мимо… Мне кажется, он знает…
Ах да, Андрюша [М. А. Андреева (Ольчева)] предупредила меня, что Фанни [Ф. К. Татаринова] за мной следит332.
Надоели они мне все!
Когда же, наконец, я отделаюсь от своей застенчивости?!
Ведь это – мука!
Третий год в театре, и боюсь пройти по сцене при всех. Ужас.
И потом – манеры, манеры.
Как много надо работать.
Господи, помоги мне стать большой-большой актрисой!
25 [августа 1907 г.]. Суббота
Сегодня был урок Москвина – читали басни. Сидела Ольга Леонардовна [Книппер-Чехова]. До сих пор сохранилось у меня к ней какое-то необыкновенное чувство, не знаю даже, любовь ли это, но что-то удивительно теплое, ласковое [слово вымарано]… Такая милая она, бодрая, сильная, и такая умная, талантливая…
Я хотела бы быть похожей на нее, хотя Вас. ее не любит – и не признает большой актрисой.
Сулер сегодня отозвал меня в сторону, оглядел со всех сторон и сказал, что мне надо стараться быть «пожантильнее», потому что Станиславский находит, что я мало женственна.
Последнее время меня самое это как-то мучает.
Я не изящна…
Неизящная женщина лишена обаяния… А раз нет обаяния – нет настоящей, большой актрисы.
Вечер сегодня свободный, но все-таки пойду в театр.
Вас. – встретили сегодня с Кореневой днем на Петровке – мельком поболтали и разошлись.
Господи, как хочется поговорить с ним, много, как следует, как там, в Петербурге.
Нет, нет, не надо углубляться во все это, надо позабыть об этом – – вот главное – забыть об остальном.
Лгу сама себе…
Главное – не работа, нет, нет…
Напрасные слова…
Все равно, как ни внушаю себе, ничего не выходит.
В театре никого почти нет. Вас. тоже нет.
Увижу ли его хоть завтра?
Завтра днем большая репетиция Думаю, он зайдет.
Господи, Господи, когда же изменится что-нибудь? «Когда кончится наша нескладная жизнь»333 и начнется другая – хорошая, ясная?.. Когда, когда?..
Мне бы только спросить его скорее: «Все ли осталось так, как было?»
Ведь он скажет правду.
Конечно, мне он никогда не солжет.
Боже мой, Боже мой, откуда эти мысли все? – Всё по-прежнему, ничего не изменилось.
Он такой же, как был раньше.
Иногда мне приходит в голову – переменить тактику, держать себя с ним иначе, не выказывать ему этого своего «обожанья», всей этой силы, неудержимой страстности чувства, – а порой – это кажется избитым вздором, каким-то банальным приемом…