999 душ в моей копилке, не хватает только твоей - стр. 6
Но тут старуха поворачивает ко мне свое морщинистое, истерзанное временем лицо.
– Я прошу об этом кашдый день, прошу ветер и шолнце, вновь пошволить видеть, и ешли они пошлали тебя, то я шоглашна на вшё. – Ее голос дрожит, как и моя рука от сравнения с силами природы, которые люди считают богами.
– Твоя искра взамен на глаза, – протягиваю я ей руку. Старуха странно моргает, пытается понять, что я требую. Чувствует, что это нечто ценное, иначе зрение ей не вернуть. Но все же она соглашается. Ей осталось немного, я чувствую это. Год, может быть, чуть позже. Она тоже догадывается. И хочет в последние дни своей жизни наслаждаться солнцем.
Что-то внутри меня странно сжимается, когда я чувствую прохладу ее души своей ладонью. Яркой, нетронутой чернотой, очень красивой. Раньше это давалось мне намного проще. Старуха щурится от яркого света и широко, искренне улыбается. Я бы сказал, что это честная сделка. Разве детская, искренняя радость в последние годы жизни не сто́ит души? Конечно, сто́ит, и старуха согласна со мной, даже хочет поблагодарить, но я уже утопаю в траве, уходя на запад.
Люцифер набрасывает плотную ткань на полупрозрачный камень, откидываясь на удобный, обшитый бархатом стул. Владыка тьмы, потирая ладони, вновь и вновь прокручивает в голове увиденное, вспоминает каждую эмоцию Никаэля, движение брови и прикосновение к лицу. Бывший архангел наблюдал за каждой предыдущей сделкой своего братца, видя именно то, чего и добивался.
– Теряешь хватку, Ник. Через пару десятков тысяч лет, может, и того меньше, твоя демонская сущность настолько сильно погрязнет в людских эмоциях, что уже не сможешь вернуться в Ад.
Лучезарный потягивается, разминает мышцы, накидывает родовой плащ и выходит за дверь – творить, повергать в ужас и убивать.
Все это он обычно делал по вторникам и четвергам, а сегодня среда. Но разве Владыка Подземного царства подчиняется каким-то законам и правилам? Пускай он сам их и придумал.
Люцифер днями и ночами упивался собственным безграничным величием, любил чувствовать пульсирующую под его тонкими пальцами вену на чьей-нибудь шее, а после слизывать кровь со своего кинжала.
От прежнего ангела, который помогал Отцу в правлении Раем и участвовал в создании Земли, не осталось и следа. Может, оно и к лучшему – подобный слуга не нужен Небесам, а добренького, с детским оперением на заднице правителя Ад не стерпел бы, в первую сотню лет сожрав без стыда.
Ад, дом Никаэля, времена
золотого века Древней Греции
Паршивая самокрутка дерет мое дьявольское горло, будто я какой-то юнец, впервые прикоснувшийся к чему-то прекрасному, наверно, единственной хорошей штуке, которая растет на не самых плодородных землях Ада.
Липкое расслабление охватывает меня. Я заваливаюсь на свое ложе, заводя руку за голову, и разглядываю потолок. Это место, что осталось у меня после того суда.
Небольшой дворец, огромная комната, заполненная золотом, и большая черная собака, гончая Преисподней, которую я выходил из «крысенка» размером с мою ладонь. Айла посапывает на полу, занимая практически все свободное пространство моей спальни. Остальное занято огромной кроватью и письменным столом, который все еще заполнен свитками, оставленными с тех пор, когда я еще был великим демоном и правой рукой Люцифера. Вытянутая морда расслаблена, острые уши заложены назад, а из-под губ выглядывают длинные острые клыки. – Моя девочка, – скалюсь я, вспоминая, как мы в последний раз ходили на охоту. Три грифона и одна гарпия – неплохой улов. Псинка постаралась на славу, это больше ее заслуга, что тут сказать. Не знаю, кто из темных выпустил ее в свет, но если бы знал, уж точно вырвал бы ему все внутренние органы и пустил на корм Айле. Проклятый недуг увел у меня из-под носа две, а то и три души. Однажды я напал на след. Бежал, плыл, взбирался и спускался с гор, влетел в огромный храм какой-то неизвестной мне богини Геры, а там – траурные лица да наряженный в богатые одеяния жрец-евнух с двумя монетками на глазах, успевший откинуться до моего прибытия.