Зона свободы. (Дневники мотоциклистки) - стр. 21
В дверь постучал отец. Я выключила воду, чтобы было лучше слышно.
– Что?
– А куда ты ездила?
Ага, зацепило, значит! Как же называется та деревня? Алимасово!
– В Алимасово!
– А это далеко?
– Не знаю, километров, наверное, четыреста. Или больше.
– Ну ты даешь!..
Я убедилась, что отец ушел, включила воду и стала нетерпеливо ждать, когда ванна наполнится. Как хорошо дома! Как хорошо, что существует горячая вода! И свет! И белые простыни! И мягкая тахта…
Все тело горело, словно его натерли наждачной бумагой, меня неудержимо клонило в сон, а шум воды из крана был почему-то так похож на шум дождя…
Насыпь
(2002 год, 26 июня, вечер)
….Я открываю глаза и снова вижу мотылька, который цепляется за синюю клепку «Урала». Упрямый. Такой же, как я. Чего упрямишься, глупый, лети отсюда, лети к своим цветочкам, к василькам и клеверу, здесь нет ничего, кроме железа, бензина и масла. Впрочем, здесь не так-то просто найти и цветок…
Со стороны реки слышится натужный рев двигателя. Наконец-то! Это «Урал» Будаева. Спартак Будаев рвет жилы и налегает на руль, заставляя «Урал» скакать с камня на камень и ехать туда, куда надо. Мотоцикл рвется в воду, но цепляется рамой коляски за огромную глыбу, и его разворачивает. К Будаеву подскакивают сразу трое: его сын, пятнадцатилетний Юра, Вадим Мецкевич и Андрей Кравчук. Я бросаюсь было навстречу, но тут же сдерживаю себя: троих у мотоцикла довольно. Юра и Андрей налегают на коляску сзади, Вадим тащит мотоцикл спереди. «Урал» соскальзывает с камня, ныряет в воду, вверх поднимается фонтан брызг и пара. Будаев выбрал другую траекторию движения, он зашел по каменистой ложбине вверх и теперь спускается по течению наискосок. Мотоцикл снова буксует, Вадим стоит по колено в воде, подталкивает его, Будаев благополучно выбирается на берег. Это несложный брод, и все происходит так долго, потому что все уже смертельно устали.
Будаев ловко разворачивает «Урал» на песчаном пятачке, подъезжает к моему «Уралу» и ставит мотоцикл в ряд.
– Алина, дай зажигалку, – его высокий голос звучит бесстрастно. Он закуривает и уходит, зажав в зубах такую же, как у меня в кармане, «Приму». Свои сигареты у него закончились еще вчера днем, и вечером они с Вадимом пытались курить березовые листья.
Остальные тоже возвращаются, и я остаюсь одна. Они больше не спешат, да и спешить-то, в общем, почти некуда, ясно, что мы не успеваем пройти маршрут в срок. Теперь они отдыхают, отсюда их не видно, противоположный берег круто уходит вверх, а потом дорога ныряет в ложбину. Там, на обочине, лежит гигантский ковш экскаватора. Перед тем, как мы начали переправляться, Будаев залез на него и курил, о чем-то невесело размышляя. Вид у него при этом был колоритный: голый по пояс, двухнедельная щетина на похудевшем, черном от загара лице, вязаная синяя шапочка подвернута и сдвинута на самую макушку, серые милицейские брюки и болотные сапоги. Быть может, он никак не мог накуриться, а может, тоже сидел и думал, каким ветром его занесло в эту непролазную тайгу? Я полезла за фотоаппаратом. Он увидел фотоаппарат и подмигнул мне.
Следующий мотоцикл перешел через Гагры только через полчаса, а вся переправа заняла не менее трех часов.
Когда все мотоциклы оказываются на этом берегу, Вадим и Будаев закуривают, остальные просто без сил садятся прямо на дорогу. Спустя пять минут Будаев бережно тушит сигарету, стряхивает оставшийся табак в пустую сигаретную пачку.