Змея. Часть 1 - стр. 18

Причём, отобедал наш герой с большим аппетитом. А после решил не возвращаться уже на Гороховую, а поехать в дом супруги, на улицу Прядильную. Как не странно, в этот вечер Татьяна Николаевна находилась в весьма приятном и добром расположении духа. Она отчего-то не бранила его и не говорила никаких колкостей.

Удивленный Михаил Алексеевич обнаружил её сидящей возле камина и слушающей новенький граммофон. В шипящих и немного колючих звуках, идущих из цветочного раструба, слышался какой-то милый лирический романс.

Михаил Алексеевич решил переночевать дома. Он с наслаждением растянулся на чистых, хрустких простынях в своей спальне. И, как ни странно, впервые за долгое время проспал без тревоги и дурных снов.

На следующее утро он всё-таки вновь поехал на Гороховую, уповая на то, что Аннушка наверняка уже одумалась, вернулась и непременно ждёт его на съемной квартире. С тревожным сердцем, полным смутных надежд, большими шагами он поднимался по широким мраморным ступеням парадного. Но, увы, как и вчера, его встретила лишь пустая, выстуженная квартира. В полной тишине тикали шварцвальдовские ходики, на столе стояли чашки с остывшим кофе, ваза с увядшими алыми розами и тёмно-зеленая змейка мохнатого боа на смятой постели.

Через несколько лет от того же поручика Ромашова он случайно узнал о том, что Анна вышла-таки замуж, но скончалась ровно через три года, в том же самом госпитале, в Ницце, где когда-то скончалась и первая супруга того важного чина. Скончалась она от чахотки.

Он вздрогнул и проснулся, когда состав, тяжело замедляя ход, скрежеща и фыркая серым дымом, сделал остановку. Михаил Алексеевич почувствовал, как во сне затекли ноги и руки. Оказалось, что временная дрёма перешла в глубокий сон ровно с той самой минуты, как поезд отбыл с Варшавского вокзала.

«Похоже, что я так и заснул в этом кресле», – раздраженно подумал он, выпрямляя отяжелевшие ноги.

Он встал и, сделав шаг к окну, отодвинул шелковую занавеску. Поезд стоял на какой-то незнакомой сельской станции.

Гладышев решил переодеться и попросить у проводника чаю. Здесь же, в купе, располагался довольно приличный полированный шкаф, вделанный в боковую стену. Он снял с себя костюм и надел домашний халат и шлёпки. Рука легла на блестящую металлическую ручку купейной уборной. Когда он зашел туда, то с удовлетворением обнаружил, что все восторги, с какими описывали его знакомые путешествие на этом бельгийском чудо-поезде, вовсе не были никаким преувеличением. В уборной, сверкающей огромными чистыми зеркалами, пахло вербеной. Но аромат этот был тонок и ненавязчив. Стопка вафельных салфеток находилась возле белоснежной раковины умывальника; уютный мраморный клозет, множество полочек, французское мыло, пульверизатор с какой-то чертовой жидкостью в синем хрустальном флаконе, душ за плотной матовой перегородкой – вся эта роскошь была представлена его удивлённому взгляду.

Пока он мыл руки, глаза с тревогой рассматривали отражение в зеркале.

«Пожалуй, я постарел, – внезапно подумал он. – Или ещё нечего? О, господи, о чём я только думаю…»

Пока он долго и тщательно, с задумчивым выражением лица, вытирал руки мягким белым полотенцем, поезд издал тревожный гудок и, качнувшись, словно бронированное чудище, лязгая сцепным дышлом, стал вновь набирать ход. Он по привычке посмотрел в окно. Маленькая деревянная станция качнулась вместе с поездом и стала отдаляться от него в противоположную сторону. Замелькали деревянные дома, какие-то обветшалые постройки и краснокирпичные водонапорные башни.