Злые духи - стр. 27
Не еду я в Париж только потому, что при нем мне тяжелее, чем без него.
Разве можно назвать такое чувство ненависти и страха – любовью?
«Ты, матушка, на людей не похожа», – говорит мне моя няня Вавиловна.
Вот еще человек, которого если и не ненавижу, то не выношу.
Для меня нет ничего отвратительней типа «старой, преданной няньки», вроде этой Вавиловны.
Мне она была всегда противна. Противны ее заботы, и авторитетный тон, и ее глупая, рабья преданность нашему дому.
Я маленькая не смела сказать ей, что не люблю ее, – все бы заахали: «Как, ты не любишь свою няню?!». Теперь тоже заахают: «Как, женщина, которая вас вырастила?!» А как она растила? Кутала и учила не слушаться гувернанток. Выбрасывала из окошка лекарства и поила «травками», от которых я раз чуть не умерла… А преданность дому… Кошек обвиняют, что они лучше любят дом, чем людей. Это неправда.
Человек всегда нянчится с собакой, а кошки живут всегда на кухне, а если воспитывать кошку всегда при себе да ласкать ее, она будет вас любить. Вот мой Тим в деревне ходит за мной гулять, хоть за десять верст, и на даче отыскал нас, когда мы переезжали на другую улицу, в вагоне я его везу не в мешке или корзине, а прямо на веревочке, в сбруйке…
Да что это я заговорила о кошках да о няньках…
А впрочем, отчего же мне не говорить о том, что пришло в голову, ведь для этого я и завела дневник.
Надо же человеку как-нибудь высказываться.
Это, кажется, влияние Алеши Ремина – это он любит «высказываться».
А вот и нашла человека, которого я люблю по-настоящему, – это Алеша.
Вот кому желаю всякого счастья и вот кого бы хотела видеть хоть всякий день.
Пусть живет долго и счастливо – пусть найдет себе хорошую жену – вот хоть Дору Лазовскую. То-то начнут изливаться один другому, на всю жизнь хватит.
Бедный Алеша! Как он принял к сердцу эту историю с его матерью.
Впрочем, и я историю своих родителей плохо переварила.
Ведь, может быть, она меня душевно искалечила.
Сколько лет я растила в себе чувство мести к отцу, как Гамлет мечтала об этой мести.
Вот это тоже нянюшка рассказала мне, одиннадцатилетней девочке, что моя мать умерла от побоев отца, и рассказала, разозлившись на отца.
Я отца возненавидела и решила, как только мне минет двадцать один год, я ему все выскажу и уйду от него…
И вот мне уже двадцать четыре года, и никуда я не ушла, а к отцу стала совсем равнодушна. Да теперь я бы не могла мстить. Охота мстить теням!
А для меня все теперь тени, или безразличные, или неприятные. Я не вижу мира сквозь чары злого духа.
А чего я хочу от этого человека?
Чтобы он полюбил меня?
Я отвечаю «да», не подумавши, но когда я подумаю, я лучше хочу, чтобы он умер или чтобы исчезло это наваждение.
Я люблю спать, чтобы видеть сны.
Вот еще сны… Я во сне совсем другая. Я такая хорошая, добрая. Bo сне я плачу, и радуюсь, и всех люблю.
Делаю геройские подвиги.
Проснувшись, пока сон еще не совсем ушел, я не люблю его, утром люблю меньше, а к вечеру больше. Это так странно.
Года три тому назад, вечером, я ходила по моей комнате.
Я люблю ходить в темноте из угла в угол, заложив руки за спину.
Обыкновенно я хожу так по зале, но в этот вечер у отца были гости, и в зале играли в карты.
Комната моя освещалась едва-едва светом из противоположных окон. Наш дом небольшой, старинный, квартир в нем немного.