Зимняя песнь - стр. 24

Музыка затихла.

– Тебе лучше? – спросила я.

– Давай еще одну пьесу, ладно? – попросил Йозеф. – Ларго из «Зимы» Вивальди.

Волшебство, созданное музыкой, постепенно рассеивалось. Кете упрекала меня в том, что я люблю Йозефа больше, чем ее, но больше нее я любила не Йозефа, а музыку. Сестру и брата я любила в равной мере, однако музыка была для меня превыше всего.

Я оглянулась.

– Нам пора. Публика уже ждет. – Я закрыла крышку клавира и встала.

– Лизель. – Интонация брата заставила меня замереть.

– Да, Зефф?

– Не бросай меня одного, – прошептал он. – Не отпускай в эту долгую ночь в одиночку.

– Ты не будешь один. – Я крепко обняла Йозефа. – Никогда. Я всегда рядом с тобой, если не телом, то сердцем. Расстояния для нас неважны. Мы будем писать друг другу, делиться музыкой – записывать ее чернилами и кровью.

После долгой паузы он промолвил:

– Тогда подкрепи свое обещание. Дай несколько нот в знак того, что сдержишь слово.

Я вытащила из памяти печальную мелодию и напела короткую фразу. Умолкла, ожидая, пока Йозеф определит аккорды.

– Большая септима, – только и сказал он с горькой усмешкой. – Ну, конечно, ты же всегда с нее начинаешь.

Коридор за дверью комнаты Йозефа наполнился гулом голосов собравшейся в большом зале публики. Брат попытался юркнуть обратно к себе, но я подтолкнула его вперед, из темноты к свету.

Наша маленькая гостиница еще никогда не вмещала такое количество гостей. Среди прибывших было немало бюргеров из города, включая герра Баумгартнера, отца Ганса. Мама торопливо сновала между столиками, принимая заказы. Вскоре из кухни появилась Кете с полными тарелками еды. Ганс, шедший следом, нес пивные кружки.

– А вот и наш маленький Моцарт! – Один из гостей вскочил с места, радостно показывая пальцем в мою сторону. Сердце у меня екнуло от волнения, но тут я увидела, что палец устремлен не на меня, а на Йозефа, робко прятавшегося за моей спиной.

– А ну, малыш Моцарт, сыграй-ка нам джигу!

Разумеется, гость указывал не на меня. Я – никто, просто дочка Фоглеров, заурядная и невзрачная, у меня нет ни красоты, ни таланта, которые выделяли бы меня среди остальных. Я осознавала правду, однако это не смягчило моего разочарования.

– Лизель! – Йозеф вцепился в мою юбку.

– Я здесь, Зефф. Ступай. – Я легонько подтолкнула его к маэстро Антониусу.

Наш отец и скрипичный мастер заняли места у камина, возле фортепиано. Из двух домашних инструментов этот был лучшим; папа использовал его, когда еще занимался с учениками. Сейчас отец склонился над знаменитым музыкантом, и оба оживленно вспоминали времена, когда, на пике карьеры, вместе играли с «великими» в Зальцбурге. Беседа велась на итальянском – для маэстро Антониуса этот язык был родным, тогда как папа владел им не очень хорошо. Заметив пивные кружки, стоявшие перед ним, я поморщилась: если уж отец начал пить, теперь его не остановишь.

– Это и есть ваш мальчик? – спросил маэстро Антониус, когда Йозеф вышел на середину зала. На немецком старик изъяснялся вполне сносно.

– Да, маэстро. – Папа с гордостью похлопал Зеффа по плечу. – Позвольте представить: Франц Йозеф, мой единственный сын.

Брат бросил на меня испуганный взгляд, я ободряюще кивнула.

– Подойди ближе, юноша. – Маэстро жестом поманил его к себе. Я поразилась: пальцы музыканта были узловатыми и скрюченными от ревматизма. Удивительно, как он вообще до сих пор играл на скрипке. – Сколько вам лет?