Зимние сказки - стр. 8
– Твое дело миром все уладить, так что отправляйся, и получи, наконец, обмундирование, тебе положено, – смягчился исправник.
Фрол, одевшись в полушубок и сапоги на меху, да еще водрузив на голову теплую шапку, почувствовал себя намного увереннее, и поручение стало казаться важным и стоящим дальней поездки. Это было первое в его службе задание и, полный рвения, он отправился в путь.
Прикатив в село, урядник направился первым делом к старосте, от которого узнал, что спор двух соседей разрешился сам собой по причине смерти ответчицы по жалобе, чья изба стояла пустая уже пять месяцев, и спорный плетень был перенесен на требуемое расстояние решением общины. Можно было ехать обратно, но в животе урядника погромыхивали голодные громы: по неопытности он не взял с собой покушать. Посему, приняв приглашение старосты, урядник остался у него.
Старостиха, румяная баба в национальном костюме, принесла самовар и блюдо блинов, щедро политых топленым коровьим маслом, смазанных медом и вареньем, свернутых в трубочку с сыром и творожной начинкой, поставила на стол жбан холодного молока. Никогда Фрол не едал ничего вкуснее, казалось ему, что блины тают во рту, и мед с маслом тек по губам, которые он то и дело вытирал поданным ему полотенцем, поданным хозяйкой с усмешкой не обидной, но гордой: знай наше хлебосольство, казенный человек. Поев, урядник почувствовал, что ехать обратно не имеет ни сил, ни желания до тех пор, пока не отдохнет как следует. Староста вышел, а Фрол зевнул, и увидел себя отраженным в самоваре, с искривленным разинутым ртом, и перекрестился. Он встал и подошел к висящему на стене небольшому зеркалу, оттуда глянуло на него молодое его лицо, сытое от блинов. Но сквозь стекло, откуда-то из другого пространства глядит другой облик – тоже его, но с грустью в глазах, навеянной непонятно чем, и тревога охватывает парня, словно он хочет что-то понять и никак не может. Чего же хочешь ты, душа моя? – спросил он себя и понял: хочет он, чтобы ему пекли блины, и рядом стояла хозяйка, только не такая дородная, а милая и прелестная, скромная как сирота, и не в этих пестрых сарафанах, а в чесучевом платье, слабо-лилового тона, фактурного такого шелка… Услышав шаги старосты, отвернулся Фрол от зеркала и заложил руки за спину, как градоначальник.