Журавушки - стр. 5
– Дядька Ефим, холодно на дворе, того и гляди, снег сыпанет, а ты сидишь на крыльце, – возле калитки стоял невысокий кряжистый Андрей Шилов. – Гляди, примерзнешь к ступеньке, придется твой зад кипятком отогревать. Лишь бы не обжечь, а то как сидеть будешь? – и хохотнул. – Я что заехал-то… С утречка собираюсь в райцентр, а потом еще в город нужно поспеть. Что-нить тебе привезти?
Он распахнул калитку, подошел, ткнул широкую ладонь, здороваясь, и навалился на перила крыльца, посматривая на соседа.
– Спасибо тебе, Андрейка, – хмуро взглянул дядька Ефим, а потом поднялся. – Слушал, снова журавушка закурлыкал. Еще одна душа отправилась к ним. Знаешь, Андрей, ежли будешь проезжать мимо почты, опусти письмишко. Опять племяшу, Ромашке, написал. Скока годов кличу в гости, у него времени не находится. Видать, в городе жизня сладкая, ежли от нее оторваться не может. Вдвоем на белом свете остались и не видимся. Помру и не увижу его. Эх, жизня…
Он махнул рукой, поднялся и скрылся в избе, а потом снова появился и протянул помятый конверт. Андрей Шилов взял его. Покрутил в руках и сунул в карман.
– Дождешься, дядька Ефим, – ободряюще сказал он, хотя знал, что его друг детства, Ромка, уж много лет не появлялся в родной деревне. – Не успеешь в журавушку превратиться. Чует мое сердце, приедет Роман. Видать, закрутился на работе, что свободной минутки не найти. Приедет, вот увидишь, дядька Ефим, увидишь.
– Ишь, сыскалась гадалка. Ты ишшо карты пораскинь или по руке погадай, – буркнул хмурый дядька Ефим и ткнул заскорузлую ладонь, на которой вообще ничего нельзя было рассмотреть, а уж линии – тем более. – Да, Андрейка, покуда не позабыл, захвати сахарку немного. Рафинада кускового. Он слаще и его надолго хватает. И спичек побольше. Беда с этими спичками. Возьмешь много, а заканчиваются быстро и в самый неподходящий момент. Ну и там чуток конфеток да печеньки, может, еще что-нить… Вдруг кто в гости заглянет, а у меня угостить нечем. Нельзя!
– Ладно, куплю, – сказал Андрей и заторопился к калитке. – Побегу. Нужно еще сарай подлатать. Крыша прохудилась. Пока светло, делами займусь.
И ушел, что-то напевая под нос.
Дядька Ефим долго смотрел ему вслед. Раньше бы скрылся за соседней избой и все, а сейчас издалека человека заметишь. Домов всего ничего, и людей по пальцам можно пересчитать…
А когда-то давно, когда вернулся в деревню, понял, изба обветшала совсем. И ему с Марийкой, как называл жену, первое время пришлось у старого кузнеца Матвея жить, пока свою избу не поставил. Марийка стала в школе работать, а Ефиму одна дорога – кузня. Уходил затемно и возвращался, когда ночь на дворе наступала.
Сталкивался с бригадиром, с этим Николаем, доносчиком проклятущим. Зыркнут друг на друга и расходятся. Но однажды Ефим не выдержал. Темно было, когда они повстречались. За шиворот схватил бригадира, к забору прижал и шепнул, чтобы тот остерегался ходить по улицам, а то ненароком можно упасть и шею свернуть. И добавил, что за ним должок. Придет время – и сполна рассчитается, а если властям донос сочинит, тогда дня не проживет.
Бригадир было взвился, но Ефим еще сильнее придавил к забору, аж штакетник затрещал, ткнул кулачищем под дых, и дыхание сперло у того. Еще и шепнул, что, не дай бог, если что-то случится, из-под земли достанет и по самую шею в землю же вобьет, и опять сунул кулак под ребра. У бригадира ноги подогнулись, и он ткнулся мордой в грязь. Ефим из деревни ушел пацаном, а вернулся-то крепким парнем, которого уже не просто было напугать.