Жуков. Танец победителя - стр. 30
Каждое утро Михаилу Артемьевичу приносили свежую газету. С тех пор как старший сын ушёл добровольцем на фронт, Пилихин пристрастился к чтению газет, особенно новостей. Раньше газеты недолюбливал, считал, что пишут в них разную дрянь, с умыслом и для пустопорожнего развлечения. Читал одни счета. Вот это было полезным чтением, нужным для жизни и процветания империи. А теперь вроде смирился. Читая «Московские ведомости» или «Русское слово», Михаил Артемьевич буквально рычал по поводу некоторых статей и заметок, топтал газеты и бросал их в печь. Бранил и Николашку, и министров, и их законы и нововведения. Преуспевающий московский скорняк негодовал, что ему, добропорядочному подданному империи, и царь, и его бояре совали палки в колёса: ведь среди заказчиков и клиентов, и весьма выгодных, было немало подданных и Австро-Венгрии, и Германии. Но вскоре успокаивался: что ж поделаешь – война… Не живётся правителям мирно, надо запалить всё, чтобы побольше молодёжи под штык и картечь сунуть… Если так и дальше пойдёт, сокрушённо думал Михаил Артемьевич, то и племянника из его рук выхватят, в серую шинельку нарядят, да и под пули пошлют. Война питается деньгами, а увеселяется кровью. Чего опасался, то и произошло: летом 1915 года вышел указ о досрочной мобилизации лиц 1896 года рождения.
Михаил Артемьевич первым вычитал этот указ в свежей газете, махнул рукой и сунул газету племяшу:
– Это, Георгий Константиныч, по твою душу. Государь и тебя под ружьё зовёт. Твой год подошёл.
– Что-то уж больно рано, – отозвался старший мастер Фёдор Иванович.
– Досрочно.
– Стало быть, дела на фронте плохи.
На этот раз в мужской разговор вмешалась и Матрёша. Она явно расстроилась:
– Что деется! Только парни в пору вступают, а их тут же – на войну. Сколько невест без женихов останется…
Слова Матрёши раздражали Михаила Артемьевича. Бабы – вечно о своём. А тут всё дело рушится. Но, вопреки обыкновению выговорить кухарке всё, что в это мгновение вскипело и просилось на язык, он промолчал и даже согласно кивнул.
Надежды Пилихина-старшего действительно рушились. Возможно, он уже тогда чутьём, которым умел безошибочно угадывать, где из копейки можно сделать гривенник, а из гривенника рубль, почувствовал, что рушится гораздо большее – вековой уклад, распадаются семейные скрепы, слабеют вера и законы, расшатывается, как старый зуб, то, что всегда казалось несокрушимым, – сама империя. А раз пошла такая шатость, то в первую очередь пропадёт и достаток. Люди ведь не ведают что творят, под собой сук рубят…
Глава третья. Младший унтер
Драгуны вроде как кавалерия, но если заглянуть в суть – пехота на лошадях.
Повестки в Стрелковку, Величково, Огубь, Костинку, в Чёрную Грязь и в другие деревни в окрестностях Угодского Завода приносили из Малоярославца.
Принесли и Георгию Жукову. И его погодкам, и Лёшке Жукову по прозвищу Колотырный. Кончилась московская жизнь. Прошла юность-вольница. Спокойная, обеспеченная хорошим жалованьем и чаевыми работа в дядюшкиной мастерской и в лавке. Поездки на шумные и всегда интересные, переполненные новыми впечатлениями ярмарки. Праздничные отпуска на родину, где его любили и всегда с нетерпением ждали в гости. Весёлые танцы под гармошку и лихие драки на вечеринках. Повестка из Малоярославца, клочок сероватой казённой бумаги обрывал всё в один миг. Обрывал и поворачивал его судьбу куда-то чёрт знает куда…