Жизнь Гришки Филиппова, прожитая им неоднократно - стр. 26
Обязательно французский одеколон. У отца любимый – диоровский «Жюль»[36].
Когда отец возвращается из Тюратама, наша хрущевка наполняется запахами пустыни, волчьих шкур, человеческой усталости и «Жюля». Сейчас отец опять улетел. Он все время там. Говорит, что скоро «птичка»[37] полетит…
– Дорогу!
– Что?
– Дорогу, мля!
– Звиздуй.
– Ты че, пацан?!
– Беги давай, чемпион.
– Ну ты попал, ботаник!
– Звиздуй давай…
Чемпион двадцать седьмой школы больно толкает меня в плечо и вырывается вперед, оставляя на хвое четкие следы каких-то импортных кроссовок. Ага, как же. Вдох-раз-два, выдох-три-четыре. Вдох-раз-два, выдох-три-четыре. Держать дыхание. Держать дыха… Во рту солоно. В глазах красно. Уже весь разогрелся до понятной сухости, голова печет. Чемпион бежит впереди. Сильный, как лось, через лужи только так машет.
…Лесной кросс. Деревья стоят малахитовыми колоннами, как в Исаакии. Здесь душно – недавно дождь прошел, но вода впиталась. Отец рассказывал, что дед все приговаривал: «Летом ведро воды – ложка грязи, осенью ложка воды – ведро грязи». Дед знал, что говорил. Дед классный. Жаль, упал, сердце оборвалось в пустоту…
Сердце вылетает уже. Блин, паршиво. Дыхание сбилось. Надо как-то перетерпеть, а кислорода нет. Надо обмануть датчик углекислоты, встроенный в нас природой. Отец говорит, что мы настроены на углекислоту и не чувствуем азот, что при аварии на азотной станции человек продолжает дышать азотом и засыпает, розовенький, как младенец, без всякой синевы удушья. Раз-вдох, два-выдох, раз-вдох, два-выдох… На тропинке следы кед и кроссовок – кое-где маленькие, возле луж, – девочки бежали. Потом мы. Красная футболка лося в десяти метрах впереди. Господи! Это что?! Елки-палки… Сзади топот – мимо проносится стая. Все пацаны. Ах ты ж…
– Эй, ты что? Что… Что случилось?
– Проваливай!
– Ты чего хромаешь?
– Вали отсюда!
– Давай помогу.
– Вали, я сказала! Чем ты мне поможешь?!
Аня сдерживается. Аня почти не плачет. Аня терпит. Правый бок весь в грязи.
– Ты поскользнулась?
– Я первая шла! Понимаешь?! Я первая шла, ну надо же! А тут эта коряга! Вон там… Я перескочила, а корень сыграл, блин! Беги давай! Чего вылупился?!
– Покажи ногу.
– Ты с ума сошел?!
– Покажи. Здесь болит? Пошевели ступней.
– Ай!
– Не реви. Шевелить можешь, значит, перелома нет. Лодыжка опухла, растяжение. Ахилл цел.
– Без тебя знаю, умник! Ты чего не бежишь?! Догоняй их, ты что?!
– Не хочу.
– Ты же за Витькой шел, я видела. Ты же вторым шел, он же чемпион города! Ты же можешь!
– Стой спокойно, я расшнурую.
– Дурак. Отвали.
– Сама дура. Рот закрой, комары залетят. И так жрут. На, веткой маши. От меня тоже отгоняй.
– Ты зачем футболку рвешь, придурок?!
– Забинтую туго. Терпи, коза, а то мамой будешь.
– Ну ты придурок… Ты всегда такой?
– Да. Всегда. Я всегда зануда и придурок. Комаров отгоняй.
– Ты где так бинтовать научился?
– Бабушка научила. Портянки мотать. И бинтовать голеностоп тоже. Она в немецком госпитале в оккупацию работала. Днем немцев лечили, ночью партизан. На Украине.
– То-то я слышу, ты говоришь не по-нашему.
– Неправда. У меня ленинградский акцент.