Живая вода - стр. 14
– А что прикажешь обсуждать? Как в семье бывшего американского президента? Пятна спермы у нее на платье?
Защищаясь маленьким кактусом, он все больше сутулился.
– Я был плохим мужем?
– Самым лучшим! Ты никогда не ленился творить маленькие чудеса. Многим кажется, что это необязательно.
– Я и сейчас не прочь что-нибудь сотворить!
– Но я никогда этого не захочу.
– Никогда?
Арсений произнес это так растерянно, будто услышал впервые.
– Значит…
Не договорив, он быстро пошел прочь, выскакивая из темноты под фиолетовыми фонарями и снова исчезая.
«А фотографии?» – спохватилась Катя и крикнула:
– Арни, подожди! Не так быстро… Ты же разобьешь кактус.
Глава 3
Обернувшись на крыльце кафе, точно выложенном из чуть растопленных кусочков рафинада, он протянул руку, и его ладонь показалась Кате обжигающей.
– Ого! Да ты вся трясешься. Слушай, тебе нечего бояться!
– Я буду выглядеть идиоткой… Они ведь подумают, что я…
– Да нет, – он посмотрел мимо нее, – если они обрадуются тебе, то вовсе не потому, будто что-то такое решат.
– Арни, не подходи так близко!
– Не могу! Котька, это же для меня мука мученическая…
– Ты что, издеваешься надо мной? – Она задыхалась от гнева, который сгущался от темноты вестибюля. – Стоит тебе только заговорить об этом… И я сразу вижу ее! Эти ее ноги… Тебя с ней. Как этого можно не понимать?!
– Но Катя! – Он чуть не схватил ее за плечи, но удержался, чтоб она не почувствовала себя подавленной еще больше. – Разве никак с этим не справиться? У других ведь получа…
Арсений осекся, не договорив. Память словно выстрелила в него, так стремительно пронеслось сказанное Наташей: «Если б Катя тебя не любила, ей было бы проще забыть».
– Котька, я люблю тебя, – следом окунувшись в беспомощность, прошептал Арни, теряясь от безвыходности того лабиринта, куда сам загнал себя. – Так люблю…
Она отрывисто рассмеялась и обеими руками отвела от лица почерневшие в темноте волосы:
– Но не каждую минуту…
– Ну что ты смеешься? – Ему хотелось проорать это, но удалось только прошептать.
– Я не смеюсь. Это истерика! Теперь ты смеешься?
– Я? Разве я смеюсь?
Они цеплялись друг за друга, ведь смех сгибал их вдвое, заставляя стонать и всхлипывать. Он был совсем не тем, что в дни их юности, когда они хохотали по всякому поводу, приводя себя в то полубезумное, но прекрасное состояние, когда стоило показать пальчик… Этот смех отличался от прошлого, как зимний ветер от летнего, и Кате хотелось зажать Арни рот. Но ее останавливало опасение: вдруг он захлебнется, подавится этим проклятым смехом, если не выплеснет его из себя?
– Кто-то… – простонал он, но Катя уже и сама поняла: кто-то идет.
У нее сразу пропал вкус к веселью.
– Рема, здравствуйте, – сказала она и удивилась тому, что назвала бывшую свекровь этим домашним именем.
– Катя… – протянула Рема нараспев, как зачин колыбельной. – Голубонька моя, мы ведь только тебя и ждали.
«Голубонька моя, – повторила Катя про себя. – Никто меня больше так не называл».
– Мясо в духовке теплится, вас поджидает…
Она говорила что-то еще, с достоинством хорошей хозяйки перечисляя названия блюд, которых уже не осталось и какие еще предстояло попробовать. Лицо у нее было мягким, чуть расплывшимся и текучим, но Кате всегда было приятно думать, что к старости ее Арни станет таким. Правда, сейчас она смотрела на Рему почти не видя ее, стараясь угадать: действительно ли они ждали ее, Катю, или это обычная, вполне понятная вежливость?