Женская верность - стр. 30
– Никак опять отступаем?
– Нет, забавы ради убиваемся тут!
– Разговорчики, живо все в траншею!
– Акулина привычно махала лопатой, стараясь размять спину, руки и ноги. Краем глаза, распрямляясь, поглядывала на товарок. Но что-то в привычной картине было не так. Акулина распрямилась, окинула всех взглядом и увидела: новенькая, только вчера пришедшая молодая женщина машет почти пустой лопатой. Подхватит небольшой комок земли, не спеша выбросит наверх и опять то же.
–Это що же? Никак самая хитрая выискалась? – Марья уже пробиралась по траншее к новенькой.
–А чего пупы надрывать? Всё одно немцы тута будуть! – взвизгнула новенькая.
–Опреж немцев нашим мужикам тута биться! Може, мужей, да братьев своих от смерти спасаем. Дура! – Марья со злости плюнула.
– А нету у меня ни мужа, ни брата. А тапереча, думаю, апосля такой работы уже и дитёв не видать, – и, бросив лопату, вылезла на бруствер.
– Дура и есть дурра. Под суд захотела? Мобилизованная ты. И значит судить тебя будут по законам военного времени, – Иван Фёдорович говорил спокойно.
– А мне всё одно, кака власть. Никуды не пойду. Коровам хвосты крутить, да дитёв рожать, хучь при какой власти – бабья участь.
– Да у немцев в Германии своих баб пруд пруди. А тебя, дуру, используют, да опосля пристрелят. Не ты первая, плохо, что и не последняя, выискалась. Думаешь, умнее других? Накось – выкусь ! – и Мотька сунула ей в лицо фигу.
–Прекратить разговорчики! Уходить нам отселяя до обеда, ежели хотите солдатской ухней попользоваться. Потому как ждать нас она будет за Выселками сразу после полудня. Там и новую дислокацию получим, – говоря всё это, Иван Фёдорович продолжал орудовать лопатой.
К ночи этого же дня уставшие и вымотавшиеся до предела, промокшие и продрогшие женщины добрались до нового места дислокации.
Разместились в пустом, видать, давно заброшенном доме. Но рады были и старой развалихе с печкой.
– Всем разуваться и ушить обувь. А то тут к утру форменный лазарет будет, – Иван Фёдорович сидел на корточках у входа. И было видно, что не уйдёт, пока все обувку на просушку не поставят. Опасался он не зря – женщины просто валились с ног от усталости.
– Ты глянь-ка, глянь, а матушки мои… – Марья стояла возле новенькой и не понять – то ли с сочувствием, то ли с раздражением рассматривала её ноги. Зрелище и впрямь было аховым. Не ступни, а сплошной кровавый мозоль.
Та сидела на полу, молча обхватив руками колени.
–У –у –у! И за что ж меня бог покарал вами – бабами… – Иван Фёдорович присел рядом с ней.
– И чего ты молчала? За время-то до того не допустили бы.
– Скажешь вам чего! Токмо и слышишь: дура, да пристрелють. Всё одно сочли бы, нарочно, мол.
– Ну, энтого уже не переделаешь. Значит, завтра остаёшься за хозяйку. Баня, порядок в хате, кипяток. Опять же, ежели картохи у местных раздобудешь – сваришь. Всё. Отбой, бабоньки.
Дни, как вода из горсти, утекали одинаково тяжёлые. Шли медленно, а проходили быстро. Траншеи, окопы, землянки… Сколько их выкопала Акулина, давно уже считать перестала.
Глава 7. Между жизнью и смертью
В сентябре тысяча девятьсот сорок первого года в Красноярске население в большинстве своём состояло из женщин. Мужчин, за редким исключением, забрали на фронт. Но уже по первому снегу, к середине октября, стали прибывать составы с укреплёнными на платформах станками и другим оборудованием эвакуированных с запада заводов. Их сопровождали специалисты, имеющие бронь, а с ними их семьи. Холодной и промозглой сибирской осенью вопрос с жильём стоял, что называется, ребром. И без того плотно заселённые коммунальные квартиры, уплотнили, да никто и не возражал. Потеснились, как смогли. Те, кто не устроился на квартиру – выкопали себе землянки. И на берегу Енисея вырос «Копай – городок». Постепенно землянки стали обрастать верхними надстройками, хлипкими и холодными, но кто-то рассчитывал сразу после войны вернуться в родные места, кто-то надеялся получить жильё тут. Однако просуществовал этот «Копай – городок» более десятка лет.