Женская верность - стр. 13
Всё когда-нибудь кончается. Наконец, отгромыхав по стрелкам, надёргавшись и накатавшись взад-вперёд, вагон остановился. Громкий, эхом разносящийся в утреннем тумане голос командовал: тридцать четвёртому перейти на пятый, а машинисту Фёдорову подойти к станционному диспетчеру. Голос то замолкал, то вновь куда-то посылал вагоны, составы, машинистов…
Устинья в щёлку между вагонными переборками рассматривала кусочек новой жизни.
Тихон тряпицей отёр с лица дорожную пыль, пучком соломы почистил сапоги. Устинья, достав их волос гребёнку, причесала его кудрявую шевелюру. Чуть отодвинули в сторону тяжёлую дверину, и, через образовавшийся проём, Тихон спрыгнул на землю. Огляделся. Ранее утро. Народу – никого. Наказав Устинье с детьми «сидеть и никуды», пошёл искать подводу. Ехать от станции надо было далече. В городе на Енисее строили завод, который из леса, коему здесь нет числа, будет делать на всю страну бумагу. Посёлок строителей так и назывался – Бумстрой. Тихону обещали комнату в строящемся бараке. Вокзал, куда прибыла семья Родкиных расположился на левом берегу Енисея, а посёлок Бумстой – на правом. Соединялись обо берега понтонным мостом. Добежав до центрального вокзала, Тихон, к своей радости, увидел даже не подводу, а грузовик, на подножке которого стоял вихрастый рыжеватый здоровяк.
–Далеко ль отсель?
–А вот счас ящики погрузят и на Бумстрой. Тебе-то чего? – здоровяк улыбнулся весело и добродушно.
–Туда же мне.
–Дык чего? Счас вагон разгрузят. Помогай. Быстрей уедем.
–Семья при мне. Мальцов четверо и жена. Я заплачу. Подбрось.
–На стройку?
–Туды.
В это время к машине подбежал невысокий, кругленький человек и размахивая какими-то бумажками закричал: «Чего тут валандаешься? Давай к подтоварнику на грузовую!»
–Бу сделано!
Здоровяк шутливо козырнул и кивнул Тихону: «Садись. Твои-то где?»
–Надо быть в том вагоне, где твои ящики.
–Зовут-то как?
–Тихон. Тихон Васильевич Родкин.
– Иван Пронин. – И он протянул Тихону сильную, цепкую руку.
Подъехали к вагону. Следом подошли четверо мужиков. Влезли в вагон, оглядели груз и велели Ивану, откинув задний борт, подъехать как можно ближе. Перебросили из вагона на машину доски, и выгрузка началась.
Всё это время Устинья стояла в стороне. Остальное семейство располагалось рядом с ней. Тихон с удивлением, словно в первый раз, увидел в редеющем утреннем тумане за спиной уставшей и измученной жены, двух девушек – подростков, стоявших чуть отстранившись друг от друга. На тёмном фоне вагона чётко проступал контур уже сформировавшихся линий Елены и ещё детские очертания Анастасии. Обе русоволосы, голубоглазы и кудрявы. «Кудрями в меня»,– подумал Тихон. Иван, сидя на корточках, что-то рассматривал на земле, а вездесущий Илюшка крутился под ногами у мужиков и мешал разгрузке.
Наконец, всё было перегружено в машину. И только в углу вагона на соломе остались тюки приехавшего семейства.
Шофёр легко перемахнув через борт полуторки, кивнул Тихону: «Подавай».
Устинья засуетилась помогать, но Тихон, глянув ей в лицо, легонько отстранил: « Садись в кабину, да малого забери», – кивнул на Илью. Тюки перебросили в кузов и уложили в свободном от ящиков углу. Тихон с дочерьми и Иваном устроились поверх. И только шебутной Илья никак не хотел лезть в кабину. Упирался и ревел так, что все невольно рассмеялись над его страхами.