Женская верность - стр. 10
Местная ребятня, та, что постарше, помогала родителям по хозяйству. Таскали воду для полива, пололи, окучивали… Но деревенское детство и деревенское лето без речки не бывает. И детвора в жаркий полдень плескалась в водный струях до посинения и грелась на горячем песке у разведённого костерка.
Как умудрился непоседливый Илюшка поранить свой зелёный глаз, не видел никто. И теперь уже Устинья шагала в райцентр, неся на плечах своего младшенького.
В больницу его не положили. Работников лечить негде. Но лекарства прописали. И Акулина и Устинья, и даже маленькая Лёнка, старались, как могли. Постепенно острая боль прошла, но глаз стал уменьшаться и вовсе закрылся. Врачи Устиньи объяснили, что, может быть, и можно было что-то сделать, но надо было сразу ехать в Москву и там проходить курс лечения. Устинья погоревала, да только куда бы она остальных дела, уехав с Ильёй в Москву? Да и на какие деньги в Москву-то ехать? Так и остался у Илюшки один прозрачный, как родниковая вода, и зелёный, как омут, глаз.
Вскоре вернулся в деревню из дальней поездки Тихон Васильевич. Стал рассказывать, что был в Сибири и люди там живут не в пример лучше. В городе в магазине можно покупать хлеб и белый, и чёрный. На стройке платят зарплату. И денег хватает, чтоб есть досыта, так что берут всё больше белый хлеб, а он – что наши булки.
Как-то вечером, уже затемно, когда корова сонно пережёвывала в стойле сено, а куры угомонились на насесте, в дом Акулины прибежала встревоженная Устинья.
–Мой-то совсем ополоумел! Говорит – сторговался с председателем. Выдаст он на меня ему докУмент. Собирай, говорит, табор, едем. А куда ж я?! Четверо малых, да мать совсем обезножила. Зрение – на вытянутую руку не видит. Опять же дом, какой-никакой огород бросить, тёлку зарезать. Страх. Боюсь, поперемрём все по дороге, али там на чужбине. Сибирь! Помнишь, когда раскулачивали, наших деревенских туда ссылали. В хорошее место на верную погибель не пошлют. А туда всех нас волоком волочит. О… о…ой! – запричитала Устинья.
Акулина смотрела на Устинью, на её большой живот от того, что ест она почитай одну траву. То постные щи из крапивы, то огурец, то ещё какую зелень. Чтоб насытить утробу, такой пищи надо много съесть. Работа тяжёлая, а толку от такой еды мало. Худые ноги с потрескавшимися в кровь пятками и такие же худые натруженные руки. Хоть и взяла Акулина Лёнку к себе, но одна она всю их семью не спасёт.
– Не знаю, что тебе присоветовать. Дом покель не продавай. Уж ежели хужей, чем тут, будет – ворочайся. Тишка же твой приехал. Значит, и вы не пропадёте в дороге. За домом я присмотрю. Всё одно ты его не переспоришь.
Акулина замолчала. А Устинья, как-то враз успокоившись, рассудила:
–Да уж хужей-то навряд ли будет. Вишь, говорит, хлеба сколь хочешь и не чета нашему.
–Мать оставьте покель на меня. Куды тебе с такой оравой…
–Ну, що ж? Советуешь сбираться?
–Да уж не тяни, покель пачпорт дают. Тишка твой, хоть и баламут, а пачпорт на тебя выпросил. Виданное ли дело? Как энто он председателя уговорил?
–Да ить деньгами. Сколь привёз, на дорогу оставил, а остальное ввалил.
–Сбирайся. Да не тяни, покель председатель не передумал. А то и деньги пропьёт и пачпорт не даст. Да как до места доберётесь – отпиши. Я тебе конвертов с адрестом дам. Для Тимохи готовила, ему пишу. Тебе адрест напишу, а обратный и письмо, кого попросишь. В городе люди грамотные.