Женщины могут все - стр. 16
А врожденное изящество Пилар казалось более ценным сокровищем, чем все бриллианты, горевшие на молодой женщине.
– Тони, как хорошо, что ты приехал! Привет, Рене.
– Здравствуй, Пилар. – Рене улыбнулась и провела ладонью по руке Тони. Бриллиант, украшавший ее палец, вспыхнул на свету. Она подождала, пока Пилар не увидела кольцо и не поняла, что это значит. – Ты выглядишь… отдохнувшей.
– Спасибо. – У Пилар подкосились колени, как будто Рене ударила по ним носком своей красной туфельки. – Пожалуйста, проходите и садитесь. Что будете пить?
– Не беспокойся, Пилар. – Тони помахал рукой, а потом наклонился и потрепал ее по щеке. – Мы пройдем к Терезе и поздороваемся.
– Подойди к матери, – вполголоса сказал Тай.
– Что?
– Извинись и уведи мать…
Только теперь София увидела бриллиант, сверкавший на пальце Рене, и потрясенные глаза Пилар. Она придвинула Таю тарелку и пересекла комнату.
– Мама, можно тебя на минутку?
– Да… но только…
– Это ненадолго. – София быстро вывела Пилар в коридор и спустилась с ней в библиотеку, расположенную двумя этажами ниже. Затем закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной.
– Извини…
– Ах… – Пилар попыталась рассмеяться и провела дрожащей рукой по лицу. – Кажется, я слегка расклеилась.
– Ты держалась великолепно, – торопливо сказала София, когда Пилар опустилась на ручку кресла. – Но я слишком хорошо тебя знаю. – Она обняла мать. – И Тайлер, кажется, тоже. Кольцо такое же пышное и аляповатое, как она сама.
– Ох, малышка! – делано рассмеялась Пилар. – Действительно, такое же роскошное и бьющее в глаза, как эта женщина. Все в порядке. – Но она продолжала крутить на пальце обручальное кольцо, которое продолжала носить. – Уже все в порядке.
– Черта с два. Я ее ненавижу. Ненавижу их обоих. Сейчас вернусь и скажу им это прямо в лицо.
– Не нужно. – Пилар встала и сжала руки Софии. Неужели ее собственная боль так же видна, как боль, застывшая в глазах дочери? Может быть, в этом тоже виновата она? Похоже, она не только сама жила в бесконечном преддверии ада, но увлекла с собой в пропасть и Софию. – Это ничего не решит и ничего не изменит. София, в ненависти нет смысла. Это значит подвергать опасности свою душу.
«Нет, – с тоской подумала София. – Ненависть могла бы встряхнуть мать».
– Разозлись! – потребовала она. – Вспыли, разъярись, закричи! Сделай хоть что-нибудь. Что угодно, только не чувствуй себя страдающей и разбитой. Я не могу этого вынести…
– Сделай это сама, малышка. – Она гладила руки Софии. – У тебя лучше получится.
– Сейчас я пойду туда. Войду и скажу все, что я о них думаю. Мама, он не имел права так вести себя. Ни с тобой, ни со мной.
– Он имеет право делать все, что хочет. Но это было проделано не слишком удачно. – «Извинения, – подумала Пилар, – я ищу извинения для Энтони Авано уже тридцать лет. Привычка – вторая натура». – Не огорчайся, малышка. Он все еще твой отец. И останется им, что бы ни случилось.
– Он никогда не был мне отцом!
Пилар побледнела:
– Ох, Софи…
– Нет, нет… – София подняла руку, сердясь на самое себя. – Я невыносима. Это на меня не похоже, просто я ничего не могу с собой поделать. Но сейчас дело не в нем, – сказала она, слегка успокоившись. – Он, может быть, просто беспечен. Но она – нет. Она прекрасно знала, что делает. И сделала это нарочно. Я ненавижу ее за то, что она приехала к нам в дом и смотрит на тебя… нет, на нас… сверху вниз. На всех нас, черт побери!