Желтые цветы для Желтого Императора - стр. 47
Решившись, я позвала братьев и поставила перед правдой: скоро они получат власть. Никисиру – сейчас, Юшидзу – через пару лет. Я боялась их ответов, и не зря. Юши помрачнел, Никисиру опустил глаза. Они переглянулись – о, эти взгляды мальчишек, где девчонке не место. Тишина провисела несколько холодных секунд. Наконец Никисиру сказал:
– Что ж. Я готов забрать берег, где тяжелее. – Глаз он так и не поднял.
Я прекрасно поняла, что он имеет в виду. Я видела: взгляд Юши бегает по моим золотым императорским одеждам, по самоцветному сиянию на кончиках волос. Его волосы тоже переливались, быстро, нервно… Я шепнула:
– Правильно я понимаю, ты готов пойти на Правый берег?
Никисиру кивнул.
– Справишься с вишнями?
Он пожал плечами:
– Можно подумать, есть выбор. Чтобы с ними мучился Юши, я точно не хочу.
Мучился… я была рада, что нас не слышат старые канрю[33] отца, те, кого мы с Акио оставили, потому что не могли пока полностью пересобрать Совет. Они многое высказали бы и брату за такие слова, и мне за то, что не ударила по губам. Оскорбить наше сокровище! Благословение, посланное, чтобы спасти редеющее человечество! Боги доверили саженцы нам, только нам! Не жадной Гирии, не хитрой Игапте, не грязнулям с Дикого континента – нам! От нас это благо расходится, как кровь по жилам, более нигде не приживаясь. Но я не могла поспорить, вишни капризны. И каждый плохой урожай – а урожаи при последнем наместнике были хуже и хуже – бил по казне, ведь больше почти ни в каких наших товарах соседи не нуждались. Точно объяснить беду никто не мог, но все подмечали: от наместника зависит многое. Тот, кто стоял на Правом берегу, троюродный брат матери, был хил телом, уныл нравом и вишни не любил. «Они пьют мою кровь», – вечно жаловался он. И, уверена, вишни слышали. Прошлое подтверждало наши догадки: лучшие урожаи получались при сильных, веселых, жизнелюбивых, добрых наместниках. Никто из приходивших в те края ради денег и власти не приносил Правому берегу счастья.
– Ты повторяешь ошибки, – сказала я тихо Никисиру, и он опять понурился.
– Обещаю, что научусь почтению.
Я колебалась. Снова я посмотрела на Юши – красивого, стройного, высокого Юши, который рядом с более крупным братом выглядел как изящная черноплодная рябина рядом с разлапистой сосной. Юши вплел сегодня ленты в прическу, они переливались так же, как кончики волос. На щеках играл нервный румянец. Я залюбовалась братом, и образ – рябина – резко сменился в голове другим. Нет, нет, Юши сам – вишня. Во плоти. Снова ожило воспоминание: как я умираю в земле, как брат обнимает мерзкие лотосы и спасает меня. И его сверкающая метка, метка, как у меня, но явно сильнее! Боги… боги, почему же он молчит? Хотя понимаю, он не хочет, не хочет…
– Что ты так жалобно глядишь, сестра? – тихо спросил он, и Никисиру удивленно вскинулся. А я, наоборот, потупилась. – Хочешь о чем-то спросить?
– Чего желаешь ты? – выдавила я и облизнула губы. – Юши… ты желаешь пойти на Левый берег, к океану?
Брат рассмеялся. Его чудесные глаза приняли отстраненно-мечтательное выражение, и он игриво подпер рукой голову, пригибаясь к подлокотнику дивана. О, этот диван, как и всю западную мебель, заполонившую некоторые комнаты нашего дворца, он обожал.
– Я желаю… желаю, чтобы наш край процветал. – Тон его чуть переменился. – А вот чего я не желаю, так это чтобы мне уступали легкую работу как младшему. Я, – он улыбнулся краем рта, но сейчас я понимаю, это была не шутливая, а угрюмая улыбка, – буду посильнее тебя, братец. И даже тебя, Сияющая, Цветущая старшая сестрица!