Желая Артемиду - стр. 39

– Ты не настолько глуп, чтобы так считать.

– Ты хочешь, чтобы я исправился, но не даешь мне и шанса это сделать.

– Я давала тебе шансы с тех пор как ты родился, всегда тебя прощала, выгораживала перед отцом, но ты обидел Грейс – это было последней каплей.

– В кои-то веки мужчина повел себя недостойно по отношению к женщине. Какой скандал. Где же это видано? Тебя-то ни один хер в этом доме никогда не унижал.

– Не выражайся.

– Прости, а что именно я сказал не так? Это задевает твои светские манеры? Я, наверное, что-то упустил – когда этот дом стал воплощением учтивости?

– Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, почему я сделала такой выбор.

– Выбор? Да он уехал, и ты светишься от счастья, но он вернется, и ты снова будешь плакать в подушку и призраком бродить по дому. Ты спросила, нравится ли Кэти такой выбор? Так вот, я скажу, что по десятибалльной шкале ее одобрение, впрочем, как и мое, равно примерно минус тысяче. И пусть ты и считаешь ее ребенком, она все понимает. Ты хоть представляешь, как это отразится на ней?

– Она знает, что я хочу для вас лучшего. У меня всегда были только благие намерения…

– Тогда, надеюсь, ты знаешь, куда вымощена дорога благими намерениями.

Майкл ступил на припорошенную снегом дорожку и тут же забыл, что приехал на машине; казалось, за спиной закрылся портал, переместивший его в иное время – в далекое и туманное прошлое. Он сделал шаг, еще один и попал в девятнадцатый век, а может, и в более ранний – он никогда не видел ничего подобного и был уверен, что не впишется в общество учеников этой школы с ее готической роскошью, атмосферой интеллектуального расцвета, пыльной тиши и неизбывной печали. Он изучил буклеты Лидс-холла вдоль и поперек, но они не отдавали должного реальности: перед ним открылись сады и поля – голые, замерзшие, заиндевевшие, но Майкл вполне мог представить, как они выглядят в цвете – и мрачные здания в стиле перпендикулярной готики. Он стоял перед самым внушительным, солидным и впечатляющим – главным корпусом Лидс-холла, изначально построенным как мужской монастырь. Благодаря состоянию Лидсов здание поддерживалось в первозданном виде вот уже несколько столетий. Новые корпуса построили по образу и подобию главного.

Лидс-холл – светская школа-пансион, которая к концу двадцатого века стала смешанной: раньше здесь учились исключительно юноши, и, хотя этот порядок вещей канул в Лету, иные традиции соблюдались и по сей день. Все корпуса, помимо официальных названий, обросли здешними прозвищами в честь прежних хозяев, вроде Тронного зала Артура или Палаты Альберта, и так как всех Лидсов через одного нарекали Артуром, Альбертом или Филиппом, понять, кого именно так почитали, не представлялось возможным. Не только аристократизм и титулованность, но и религиозность Лидсов, а в частности нынешнего директора Филиппа, патиной въелась во все корпуса: украшениями коридорам и залам служили изображения сцен из библейских сюжетов, даже стены комнат ученикам не позволялось осквернять постерами и личными фотографиями.

Незнакомая, пугающая обстановка вынуждала Майкла наглухо закрываться до последней пуговицы, мрачное волнение никогда не покидало, перемешиваясь с какой-то тоскливой, тревожной печалью. Однако Лидс-холл не оставлял ему ни тени шанса быть потерянным – тянул из промерзшего темного подземелья прошлого в яркий лучистый мир возможного будущего. В старой школе использовали лозунг, отражающий понятный коммунистический идеал: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», у Лидс-холла же был свой: «Крепчаем с каждым днем» – вышитый под школьным гербом, представляющим собой дуб, глубоко пустивший корни.