Жажда - стр. 5
– Я хочу говорить с великим князем, – глухим, неестественно ровным голосом потребовал Всеволож и шагнул вперед.
– Нет! – вскрикнула Софья, уже откровенно загораживая собою дверь в опочивальню сына. – Он уже спит и нынче боле не выйдет. Он… захворал.
Боярин сделал еще один шаг – и Софья увидела над собой его искаженное откровенной ненавистью лицо. Она в ужасе отшатнулась, ударилась о стол… На столе звякнул, упав, колокольчик. Софья схватила его и затрясла что было сил. На звон в палату вбежал постельничий – и в испуге замер в дверях.
Софья, не глядя на растерявшегося дворянина, велела Всеволожу:
– Ты свободен, можешь идти.
– Да! – медленно подтвердил боярин, и от его тихого голоса озноб пронизал княгиню. – Да! Я свободен! Воистину так! И ты еще узнаешь, княгиня, что это значит!
Он повернулся и вышел, не кланяясь, и оставил распахнутой дверь.
Этой же ночью Всеволож покинул Москву.
В ночной тишине, в безмолвии, похожем на траурное, выехало из Кремля несколько тяжелых возов. В переднем, крытом, за глухими темными занавесками сидел сам боярин с притихшими, испуганными женою и дочерью.
Иван Димитриевич молчал. Черным огнем пылал в нем гнев. Он, казалось, был больше, чем может вместить в себя человек. Он жег, как раскаленный уголь, он душил, точно угар. Умирить, утолить, погасить его можно было только одним: возмездием.
Глава 5
Старший в роду
Князь Юрий Димитриевич терзался сомнениями. Он никак не мог решиться на то, что почитал своим долгом. Если что-то пойдет не так… Он понимал, что решает свою судьбу.
Да, вновь и вновь говорил себе князь, он, старший из живых сыновей Димитрия Донского, имеет несомненное право на московский престол. Никто не может оспорить сего. Что хан?! Русь окрепла, а в ставке раздоры – у хана теперь ни силы, ни власти нет. Сила – у него, у Юрия. Боярин Всеволож прав: Василий – безвольный мальчишка, ни на что не способный. Сместить его ничего не стоит, и Юрий лишь восстановит справедливость.
Но другая, больная мысль подтачивала его решимость. Все братья отвернулись от Юрия. Все они, забыв старину, отвергнув исконное право, – все они признали Василия Московским великим князем. Покорились ему. А ведь и они могли бы надеяться когда-нибудь, после смерти Юрия, занять московский престол! Они отказались от этого. Ради чего? Ради чего некогда согласился отказаться от власти князь Владимир Андреевич Храбрый – герой Куликовской битвы? Ради чего уговорил его на то Димитрий Донской? Разве им не дорога была старина?! Говорят, князь Владимир любил отечество больше власти. Но разве разумная власть зрелого мужа не более на пользу отечеству, нежели правленье мальчишки, неспособного даже на благодарность?!
Рассуждения казались верны, но почему-то не утешали и не убеждали…
«Не лучше ли отступиться?» – снова и снова терзался князь. Да, его право на власть было для него неоспоримо. Но как будто чего-то, ясного для других, он не понимал…
И как решиться на открытую междоусобицу, неизбежную войну, на этот последний, непоправимый шаг… Не прогневит ли он Бога?!
В задумчивости он поднялся и, зябко кутаясь в шубу, вышел в сени. Бояре сразу замолкли и поднялись. Всеволож стоял впереди. И вновь подивился Юрий, как изменился этот старик за какой-то год. Ни единого темного волоса, а взгляд, когда-то ясный и быстрый, – тяжел и темен. Как оскорбили его в Москве! Неблагодарен, малодушен и глуп Василий! Такой ли государь нужен Руси?! Нет! Нет! Не заслуживает Василий престола!