Жаркие пески Карая - стр. 51
– Ты что, скаженная! Носишься в темноте, ночь тебе не в ночь, а завтра покос. Цыган вон приходил к вам, тоже завтра помочь придет, мамке обещал. А ты его чуть не по лбу. Вот вертячка!
Тетка Анна бубнила басом, полными руками плюхала себя по пышным бокам, качала головой. Но Аленка обогнула ее, как кадушку, невесть откуда взявшуюся на дороге, и помчалась через огород к дому.
…
– Вставай, сонька-засонька. Мужики уж пошли, а то роса спадет. Я там тебе яиц сварила, масло свежее, поешь, да на поле бегом. А я пошла.
Аленка с трудом оторвала звенящую, как чугун, голову от подушки, как сквозь туман разглядела веселую, разрумянившуюся Софью, потерла глаза.
– Какие мужики, теть Сонь? А Ксюшку куда? Вот, проспала ведь.
Софья внимательно посмотрела на себя в зеркало, поправила белоснежный платок, и Аленка заметила, как блестят ее глаза, прям, как когда-то. И сережки – колечки золотые так и пляшут в ушах, давно она не видела. чтобы мачеха надевала украшения.
– Так какие. Проша, Джура соседский…
Она помолчала, вытянула кучеряшку из-под платка, накрутила ее на палец, но потом устыдилась, засунула назад.
– И батя твой. Помощнички. Быстро управимся. А с Ксюшкой Маша посидит, ей привыкать пора с дитятку. Вставай, ленивка…
…
Солнце еще не было ярким, жмурилось сквозь легкие облачка, но уже было понятно – грянет жара. Теплые лучи прорывались через кисейную занавеску, отражались в начищенных половниках, развешанных у печки, и казалось, что маленькие солнышки пробрались к ним в кухню и поселились в ней. Букет ромашек, откуда-то взявшийся яростно белел на столе, и из-за него все казалось праздничным и ярким. Аленка побросала себе в лицо пригоршни ледяной воды, натерла щеки полотенцем, в два куса заглотила бутерброд с маслом, хлебнула остывший чай и выскочила на улицу. Вот только странное ощущение тревоги мешало ей, кололо, лишало той спокойной радости, которая шла от Софьи.
Но. обругав себя за глупость, Аленка вприпрыжку перебежала огород и бегом понеслась к лугам, там, где была их делянка.
Глава 30. Покос
Жара набросилась на Аленку, как хищник на добычу, казалось она таилась здесь, на лугу, где-то среди распаленной уже с утра травы, и как только увидела эту дурную голоногую девчонку в сарафанчике чуть повыше колена, с тяжелой светло-русой косой, бьющей по худенькой спине при каждом прыжке через куртины, с загорелыми руками-прутиками, покрытыми золотистым еле заметным пушком, с огромными, распахнутыми миру глазищами с длиннющими ресницами – так и вспорхнула огненной птицей, набросилась, желая сжечь дотла, спалить, превратить в пепел. И вроде рано еще, солнце только поднялось над дальним лесом, а уже небесный огонь разошелся вовсю, нагрел травы, затопил медовым ароматом луга, и запах скошенной, уже подвявшей травы кружил голову. Джура вовсю ахал косой вразмах уже у самой кромки, там, где дикая малина сплелась с ежевикой, образовав колючий ковер, ему осталось с пару метров, а Прокл стоял в тени одинокого, невесть откуда затесавшегося на пахотный луг клена, вытирал косу пучком травы, улыбался. Батя же стоял рядом с Софьей, смотрел куда-то ввысь, и его худые, мосластые плечи чуть подрагивали, как будто он плакал.
Софья увидела Аленку, помахала рукой.
– Или сюда, детка.
Аленка с вызовом встряхнулась, как бы говоря жаре – иди вон, не напугаешь, и та отпрянула, сжалась, легким ветерком потянуло из ближнего лога, за которым раскинулся тайно Карай, и оттуда потянулись тучки, пока неловкие, несмелые, похожие на перышки птиц. Аленка подскочила к бате, задрала голову, глянула на него снизу.