Жар-птица - стр. 8
Зеленой жижи на спине, и правда, не было. Она вся исчезла, остались только тонкие шрамы, изрезавшие сетью широкую спину, и ворох сомнений да вопросов без ответа.
Глава четвертая, в которой судьба пути рисует
Ягара, как добрая хозяйка, напоила его, накормила, больше не нравоучала, а просто спать уложила.
– Тебе силы на путь долгий нужны, отдыхай, – настояла она.
«Лучше бы настойки сонной налила», – думал Добромир, глядя в темный деревянный потолок.
В доме этом комнаты сами появлялись, там где их прежде и не бывало. Как такое возможно, Добромир не знал и знать боялся. Просто была стена, а в ней дверь появилась, а за дверью – спальня почти такая же, как его прежняя, та что еще при дворце была, только чуть меньше. Ложе в ней с пологом, широкое, такое что руки можно раскинуть от края до края и думать о словах Ягары.
Виновен ли он во власти Гадоновой? Виновен. В зеркало волшебное смотреть не надо – как на духу виновен. Струсил, побоялся на брата оружие поднять, смуты в царстве не хотел. Бояре молчали, а что б они сказали, заяви он о своих правах? Что говорили бы они, потребуй он от них слова?
«Верно, что они могли сказать, если я сам из царского дома ушел, как служка безродный», – понимал он теперь, и оттого сон к нему не шел, обходя стороною.
Где-то за стеной возмущенно и громко заржал Булат, точно волшебный конь, все о своем хозяине знающий.
Куда теперь идти, как птицу найти и что делать с ней после, Добромир не знал. Маялся почти до утра, а когда небо чуть посерело за маленьким окном, все же задремал неспокойно.
И снился ему лес темный, а в нем тропа черная сквозь снег ложилась прямо к маленькому огоньку. Шел он по этой тропе, и ветер выл, снег в тулуп заметал, в сапоги набивал, да руки морозил. Рукавицы боевые от каждого шага все больше худились, истончались, а дыры в них появлялись, словно плавилась материя на его руках. Меч отчего-то раскалялся, а он все шел, пока не заметил очертания избы. Огонь в окошке мерцал, плясал, умирал на маленькой пичужке.
Страшно стало Добромиру. Бросился он к избе, распахнул дверь дубовую, заглянул внутрь, о мече забыв.
В пустой избе на полу перо лежало, пламенем объятое. Длинное, извитое, с желто-алым узором на расширенном конце, словно глаз диковинный из заморских камней драгоценных.
«Улетела птица», – подумал Добромир, присел, взял перо огненное в руку, и побежало пламя по руке, кожу согревая.
Вспыхнул рукав тулупа, и тогда Добромир испугался, выронил перо и пламя его обожгло. Опалило так яро, что подскочил он, проснувшись, потом холодным покрываясь.
Руку болью так и жгло, но, сколько бы он ни смотрел на ладонь свою богатырскую, ни ран, ни ожогов на ней не видел.
«Чудные сны в ведьминой избе снятся, не иначе», – решил он и никому о сне дивном говорить не стал.
Вышел из комнаты своей новой, а дверь за ним исчезла, зато Ягара его уже ждала. Сидела у окна с прялкой и нить длинную черную тянула, такую что все вокруг нее чернело. Ведьма ее в клубок мотала и улыбалась.
– Не выспался? – спросила Ягара, взглянув на него своими глазами красивыми, только от взгляда нежного у Добромира холодок меж лопаток пробежал.
– Думал много, – сказал он, к столу подступая, а перед ним вдруг скатерть вздрогнула, и прямо из нее и выскочил горшок с горбушкой хлеба сверху.