Земля надежды - стр. 26

Он забрался в шалаш и притворился, что спит, – чтобы она могла тоже залезть внутрь и лечь рядом с ним, не испытывая страха. Это был его собственный ритуал, придуманный для того, чтобы уберечь их обоих от его растущего влечения к ней.

Лишь в самую первую ночь, когда он устал от гребли, он заснул сразу, как только закрыл глаза. Все другие ночи он лежал рядом с ней без сна, прислушиваясь к ее еле слышному дыханию, наслаждаясь чувством близости. Он не желал ее, как мог бы желать женщину. Это было чувство гораздо более утонченное и сложное. Джею представлялось, что некий драгоценный и редкий зверек вдруг доверился ему, выбрал его и лег отдохнуть рядом с ним. Он искренне не хотел ни испугать ее, ни потревожить. Он всем сердцем мечтал только протянуть руку и погладить этот гладкий красивый бочок.

Эта маленькая дикарка была самым красивым существом, какое он когда-либо видел. Даже его жена Джейн никогда не появлялась перед ним обнаженной. Они всегда занимались любовью, путаясь в одежде, обычно в темноте. Его дети с самого рождения были спеленаты так же туго, как шелковичные черви в коконе. А как только они начинали ходить, их наряжали в крошечные подобия одежды для взрослых. Джей никогда не видел ни одного из своих детей голеньким, он никогда не купал, не одевал их.

Игра света на обнаженной коже была для него чем-то совершенно новым. И он обнаружил, что, когда девочка работала рядом с ним, он наблюдал за ней с чувством чистого удовольствия оттого, что видел ее округлые руки и ноги, силу ее юного тела, прелестную линию шеи, изгиб спины, таинственное вожделенное гнездышко, когда взгляд его падал под маленький кожаный фартучек.

Конечно, он думал о том, чтобы дотронуться до нее. Небрежное замечание господина Джозефа не насиловать ее было равнозначно допущению такой возможности. Но Джею не могла и в голову прийти мысль причинить ей боль, точно так же как он не смог бы раздавить скорлупку птичьего яйца в шкафу с коллекцией в Ламбете. Маленькая индианка являла собой образец такой чистой и бесхитростной красоты, что он мечтал лишь прикоснуться к ней и приласкать. Когда Джей задумывался над тем, на что же все-таки он мог осмелиться в своем воображении, что же он все-таки желал сделать с ней, он понимал: больше всего ему хотелось бы взять ее с собой в Ламбет, привести в теплую, залитую солнцем комнату с редкостями, где она была бы самым прекрасным экспонатом из всех.

Джей совершенно забыл о времени, но однажды утром девочка начала снимать листья с крыши маленькой хижины и развязала деревца. Они распрямились, неповрежденные, лишь едва заметный изгиб стволов выдавал тот факт, что им пришлось служить балками стен и стропилами крыши.

– Что ты делаешь? – спросил Джей.

Молча она показала ему в том направлении, откуда они приплыли. Пора было возвращаться.

– Уже?

Она кивнула и повернулась к узкой грядке Джея.

Из земли поднимались головки растений, трепетали крохотные листочки. Мешок Джея лопался от собранных семенных шапок. Своей палкой-мотыгой девочка начала выкапывать растеньица, заботливо вытаскивая из земли тонкие нити корешков и укладывая их на мокрую холстину. Джей взял свою мотыгу и пошел с другого конца ряда. Осторожно они уложили все в каноэ.

Костер, в котором индианка заботливо поддерживала огонь все время их пребывания здесь, был залит водой, потом присыпан сверху песком. Прутики, что использовались как шампуры для жарки рыбы, дичи, крабов и даже – в качестве прощального пира – лобстера, девочка разломала и бросила в реку. Тростник, укрывавший стены, и листья, уложенные на крыше, – раскидала. Очень скоро стоянка была разрушена, и белый человек, глядя на эту поляну, решил бы, что первым ступил сюда.