Завещаю вам жизнь - стр. 17
– Видите ли, фрейлейн Штраух, – медленно, совсем по-дружески сказал Хабекер, – остается предположить только одно…
– Что именно, господин следователь?
– Именно то, что Лаубе кто-то назвал ваше имя и ваш адрес.
– У нас нет общих знакомых!
– Как знать, фрейлейн Штраух! Часто мы оказываемся знакомы людям, о которых не имеем никакого представления… Но человек, назвавший Лаубе ваше имя, знает вас бесспорно очень хорошо. Так хорошо, что осведомлен о вашем местожительстве.
Она улыбнулась:
– Лаубе дал тот адрес, по которому меня арестовали?
Хабекер не позволил поймать себя.
– Нет, – сказал он. – Конечно, нет. Вы же переехали только вчера. Он назвал ваш прежний адрес.
– Почему же меня не арестовали раньше? – спросила она. – Вы противоречите себе, господин следователь. Вы следили за мной? А говорите, что не сомневаетесь во лжи Лаубе.
Хабекер развел руками:
– Нам пришлось наводить справки. Без этого нельзя. Гестапо не благотворительное учреждение, фрейлейн.
– Да, конечно.
– Ну вот видите!
Она понимала: следователь поставил себе целью заставить ее говорить. О чем угодно, но говорить. То есть признать, что у гестапо имеется право арестовать ее и допрашивать. Однако она не хотела ни осложнять отношений с этим серым чиновником, ни демонстрировать возмущение: истинно немецкая женщина не станет возмущаться действиями гестапо и тем более оспаривать право этой «почтенной» организации. Истинно немецкая женщина будет взволнованна, огорчена, она постарается развеять сомнения, постарается помочь…
– Все же я не поняла, чем могу быть полезна, – сказала она. – И потом… Арест моего мужа… Если назвали мое имя, то при чем тут мой муж?
– Ваш жених, фрейлейн, – поправил Хабекер. – Господин Гауф ваш жеких, а не муж.
– Мы подали заявление о вступлении в брак и завтра собирались отпраздновать свадьбу. Мы сняли квартиру для совместной жизни.
– Но брак еще не оформлен… Впрочем, пожалуйста, я могу назвать господина Гауфа вашим мужем… Его арестовали из тех же соображений, что и вас, фрейлейн. Чтобы избавить от неприятностей.
– Вы полагаете, может быть, что-либо более неприятное, чем арест?
– Я не думаю. Я это знаю, фрейлейн.
– В таком случае, может быть, вы объясните мне?
– Конечно!
Хабекер пощелкал суставом пальца.
– Представьте себе, фрейлейн Штраух, – сказал он, – что в один прекрасный день вам позвонил бы некто, кто хорошо знает ваше прошлое. Ваше интимное прошлое. И этот некто пригрозил бы, что расскажет господину Гауфу кое-что, о чем вы предпочли бы умолчать. А в награду за молчание потребовал бы от вас некоторых услуг…
– Мой муж знает о моем прошлом. О моем «интимном прошлом», как вы выразились, господин следователь. Я ничего не скрывала. Мне нечего бояться.
– Например, вашей связи с доктором Хубертом?
Хабекер вперил в нее острые глаза.
Господи, неужели они подозревают, что бедняга Хуберт хоть в какой-то мере…
– Муж знает о докторе Хуберте, – тихо сказала она. – Это был очень несчастный и одинокий человек, господин следователь. И тяжело больной человек.
– Это не помешало ему влюбиться в вас, фрейлейн! Ведь он любил вас? Чем иначе…
– Да, доктор Хуберт любил меня, – не дав следователю договорить, сказала она. – Но это была не та любовь, о которой вы подумали. Повторяю, доктор Хуберт был очень болен. Он… Одним словом, он не мог бы жениться, господин следователь.