Зашифрованный план (сборник) - стр. 17
Она стоит спиной и разговаривает с подругой.
Я прямо, с ходу, говорю над ухом:
– Ниночка Шустрова?
Она с испугом оборачивается и вздрагивает.
Мне запомнились синие жилки на хрупких висках под нелепым взлетом окрашенных перьев.
Замедли я темпы своей атаки – и все пойдет прахом, – она попросту убежит! И я беру ее под руку с небрежной усмешкой. Она идет сразу, безвольно. Уже улыбается.
Мой второй полтинник и вторая бутылка пива!
– Здесь я не Нина, – говорит она тихо, когда мы усаживаемся. – Откуда вы знаете мое имя?
– Меня послала к вам ваша подруга, которая торгует на базаре…
– На базаре? – испуганно переспрашивает она. Недоверчивый взгляд обыскивает мое лицо. Она смотрит уже враждебно. Минута… и она бросается в толпу…
Все пошло прахом! Щеки мои пылают… Я бреду к выходу. У лестницы я вдруг замечаю Нину. Она сидит за столиком. К ней наклонился какой-то человек. Глазами она указывает ему на меня.
Я узнаю человека по черточкам фатоватых усов, по тюремной бледности. Узнаю недавнего своего соседа в трамвае.
Дома в Ленинграде как старые великаны-корабли. Кажется, что когда-то плавали они по всему миру, а теперь вот бесчисленным стадом сошлись сюда, на вечный якорь… Чем дальше я ухожу от проспекта, тем тише и строже становится их каменный строй, и за мной кувыркаются звуки моих шагов.
Улица расщепилась каналом. И дом разговаривает с домом через мерзлую Фонтанку шепотом заблудившихся снежинок. Они вьются и льнут к тихо шипящим фонарям. И чем плотнее мрак улицы, чем гуще и чаще летят снежинки, тем одушевленнее кажется мне сон домов в их ночной свободе…
Я иду один. Несглаженное еще временем, меня тяготит омерзительное ощущение. Точно я выкупался в помойной яме…
У меня остается последний шанс – полоумный старик.
Но теперь, когда меня поманила удача, я знаю твердо, что я не уеду и буду искать, искать!
В четыре простуженных горла тоскливую песню гудит перекресток. Никнут в метели чугунные винограды решеток. Они оцепляют засыпанный белым сад, а в нем, в середине, некто чугунный хлещет с высокого пьедестала снежными лентами.
Я жмусь, ускоряю шаги, вдруг слышу, что кто-то идет за мною.
Долго он шел, этот упорный, не отстающий спутник. И долго я собирался оглянуться.
Обернулся, когда вошел в подлунный зонт фонаря. Он тоже остановился. Свет фонаря освещал его. Это была фигура с экрана: кепка, лицо – через дверцы поднятого ворота и крадущаяся сутулость…
А когда он спрыгнул с блина морозного света, нырнув в трясину метели и ночи, я догадался. Тот самый, что шептался с Ниной… Может быть, это ее «Васька с кулаками и ножом», как выразился почтенный еврей?.. Или еще кто?
Но, черт возьми, надо и мне убираться от света! Очень я на виду.
Я вглядывался несколько минут в темноту ночи, но разглядеть незнакомца нигде не мог. Буран густел и креп. Точно с неба до мостовой опустилась черная тюремная стена, и в снежных решетках за черными окнами выли и пели во всю ее высь незримые узники…
Плоско тускнеет Марсово поле. Раскаленные капли висят на подсвечниках-маяках.
Я иду по кромке теней. Оглядываюсь по сторонам… Даром, из одного лишь желания проводить меня в мороз и вьюгу, этот субъект не покинул бы уютный ресторанный столик. Но кто он? Полоумный ревнивец? Но в трамвае со мной ехал он раньше нашей ресторанной встречи… Разве бандит? Но зачем?..