Зашифрованный план (сборник) - стр. 19
– А позвольте вас спросить, – выдергивает он трубку, – кто вы такой и почему интересуетесь… этой женщиной?
Он волнуется. Он почти враждебен. Неумелое слово – и все полетит к чертям!
Я отвечаю, как могу – деликатно, вероятно, с искренним сочувствием к самому себе:
– Я знал ее еще девочкой, там, на прииске, а потом, за событиями, потерял…
– Так вам и надо! – с неожиданным озлоблением говорит он. – Потерял! Вы не один, милостивый государь, потеряли! Только – некоторые попущением божиим, а вы по своим заслугам…
И в безумии, яростно уличает:
– Я вас узнал! Меня не обманете!
Последняя надежда договориться рушится. А старик совсем разошелся:
– Берите, описывайте! – кричит он, распахивая рваный пиджачишко, и вдруг исступленно заключает:
– Ага, это она подослала! Она…
Человечек бросается к ящику стола. Через плечо летят бумаги, конверты, грохается на пол тяжелый Хвольсон. Дрожащие руки выхватывают фотографию и раз – пополам! Обрывки – в меня!
Я подымаю обе половинки. Старик визжит, в припадке топая ногами:
– Вон, вон уносите! Чтобы и духу не было!
Потом, задохнувшись кашлем, хватается за грудь и смолкает. Валится на табурет. Устало и тихо, по-ребячьи, плачет.
Я стою и не знаю, что делать. То ли мне уходить, то ли помогать больному.
Но помощь уже входит. Жена швейцара и он сам, укоризненно качающий головой:
– Эх, гражданин… Зачем дразнить старика?
И вот я опять стою перед выходной дверью, за спиной швейцара, шарящего ключом по замку. И жалуюсь ему – первому, оказавшемуся возле меня человеку:
– И плохо же мне… Я так надеялся…
– А это что? – подмечает он половинки карточки в моих руках.
Я отдаю ему остатки фотографии и мельком вижу молодую женскую головку.
– Ишь, разодрал! – усмехается швейцар.
Я точно просыпаюсь. Выдергиваю назад обрывок и читаю на обороте: «Ирина Макарова».
Макарова – ведь это настоящая ее фамилия, по отцу!
Я сжимаю руку швейцара так, что он испуганно отшатывается.
– Вы знаете ее?..
Он озабоченно улыбается. Но видит, что в лице моем опасного нет, что сейчас я даже слабее его, что я просто чудной, и отвечает:
– Понятно, знаю.
– Товарищ, – говорю я хрипло. – Выручи, мне надо ее отыскать, она мне родная!
– Вот чего! – удивленно успокаивается он. Глядит на меня добродушно и даже с сочувствием. – А я-то думаю, чего это вы растревожились?
– Да-да! – горячо открываюсь я. – Я очень тревожусь. Как мне узнать ее адрес?..
Он назвал мне улицу и номер дома… Эх, какой свет загорелся в моей голове!..
Швейцар со старческой словоохотливостью поведал мне и кое-какие подробности. Он даже отошел от двери и вынул коробочку с табаком.
– Старичок этот был компаньоном Рудакова. А теперь у него, – крутит он около лба, – не все дома! А Ирина Михайловна хорошая девушка…
– Да? – с восторгом вставляю я. – Хорошая?
– Жила она, как воспитанница, у Грингофа. А потом ушла от него. Как ножом отрезала – ничего Рудаковского ей не надо! Понятно. Молодая она и живет по-молодому, по-новому. Учится сейчас. Хорошая барышня, самостоятельная!..
– Почему же на меня Грингоф обозлился?..
– Это находит! Обидело его наше время, вот и злится. На нее тогда пуще всех лютеет. То уж сказать, недавно собрал кой-какие вещички, от приемной матери Ирины Михайловны у него оставались, все собрал дочиста – на барахолку продал!.. А потом убивался. Карточку тогда сохранил на память, а теперь вот…