Заря всего. Новая история человечества - стр. 50

Руссо обошел этот вопрос стороной, сведя своих дикарей до уровня мысленного эксперимента. Он был чуть ли не единственным из крупных мыслителей французского Просвещения, кто не написал диалог или другой художественный текст, в котором предпринималась бы попытка посмотреть на европейское общество с чужой точки зрения. Он фактически лишил своих «дикарей» какого-либо воображения; их счастье полностью проистекает из неспособности помыслить себе иной мир и представить себя в будущем[115]. Таким образом, у них также отсутствует философское мышление. Вероятно, именно по этой причине никто из них не смог предвидеть катастрофы, когда они начали огораживать свою собственность друг от друга и создавать государства для ее защиты; к тому моменту, когда люди были в состоянии размышлять в столь долгосрочной перспективе, худшее уже произошло.

Еще в 1960-е французский антрополог Пьер Кластр[116] предположил, что дело обстоит прямо противоположным образом. Что если люди, которых мы представляем простыми и невинными, на самом деле свободны от правил, правительств, бюрократов, правящих классов и всего подобного не потому, что им не хватает воображения, а потому, что у них оно развито куда лучше, чем у нас? Нам трудно представить, как выглядит по-настоящему свободное общество; возможно, у них нет такой проблемы, когда им нужно представить себе произвольную власть и доминирование. Возможно, они могут не только представить себе эти явления, но и сознательно устроить свое общество таким образом, чтобы их избежать. Как мы увидим в следующей главе, аргументация Кластра ограниченна. Но утверждая, что люди, которых изучают антропологи, настолько же сознательны и обладают настолько же хорошо развитым воображением, как и сами антропологи, Кластр больше, чем кто-либо другой – до него или после, – способствовал устранению причиненного интеллектуального ущерба.

Руссо обвиняют во многих преступлениях. В большинстве из них он невиновен. Если в его наследии и есть токсичный элемент, то он заключается не в продвижении образа «благородного дикаря», чего он на самом деле не делал, а в продвижении того, что можно назвать «мифом о глупом дикаре» – даже если он считал эту глупость блаженством. В XIX веке империалисты охотно взяли на вооружение этот стереотип, дополнив его различными якобы научными обоснованиями – от дарвинистского эволюционизма до «научного» расизма. Они развивали идею невинной простоты, создавая таким образом предлог для того, чтобы загнать оставшиеся свободные народы мира (а свободных народов по мере продолжения европейской имперской экспансии оставалось всё меньше и меньше) в концептуальное пространство, где их суждения больше не казались опасными. Именно это мы и пытаемся исправить.

«Свобода, равенство, братство» – таким был девиз Французской революции[117]. Сейчас существуют целые дисциплины – ответвления философии, политической науки и правоведения – основным предметом которых является «равенство». Все согласны с тем, что равенство – это ценность; но нет единого мнения о том, что же означает это понятие. Равенство возможностей? Равенство условий? Формальное равенство перед законом?

Аналогичным образом общества вроде микмаков, алгонкинов и вендат XVII века постоянно называют «эгалитарными обществами», ну или «группами» или «племенными» обществами – эти определения обычно используют, чтобы сказать то же самое. Никогда не ясно до конца, что именно имеется в виду под этим понятием. Говорим ли мы об идеологии, об убеждении, что все в обществе