Запретная любовь - стр. 16
И вот настал их черед подниматься на сцену. Сначала за занавесом Ножигов своим поставленным голосом рассказал о славных подвигах красного командира, которого на последний, решительный бой с белобандитами провожает невеста…
И пока раздвигался занавес, Алексеев вспомнил, как уезжая на учебу в Якутск, прощался с Маайыс, не зная, что больше не увидит ее. И вдруг подумал, что будет, если он потеряет и Марту? И слова красного командира, что прощался с невестой, может быть, видя ее в последний раз, стали близки ему, это он прощался и Марта была его невестой… И обнимая Марту, Алексеев крепко поцеловал ее, поцеловал по-настоящему, словно и в самом деле уезжал надолго. И все поняли это, и крик Клавы: «Горько!» – остался без последствий, растворился в тишине, которую лишь через некоторое время нарушил завклубом коротким словом:
– Верю!
И весь спектакль до конца прошел на какой-то возвышенной ноте, все долго аплодировали, а завклубом сказал:
– Если такое покажете на вечере, успех обеспечен. Такая игра, даже не верится.
А Марта, когда возвращались после репетиции, сказала:
– Вы просто заразили меня своей энергией, я действительно почувствовала себя невестой командира. Боюсь, второй раз так не получится.
Новогодний праздничный концерт начался с выступления хора, в котором были заняты все участники. Спектакль шел последним номером и прошел на ура. И в селе, и на лесоучастке о нем говорили еще долго, хвалили артистов. А Ножигов, встретив Алексеева, сказал:
– Не тем занимаешься, Гавриил Семенович, надо было тебе в артисты подаваться.
– А тебе, с твоим голосищем, в певцы. Забыл, как тебе хлопали?
– Хлопали. Но вообще-то я, как и отец, хотел историей заняться, до сих пор как увижу книгу по истории, сразу в груди легко, словно подарок получил.
– А что помешало?
– Обстоятельства сильнее нас.
– Но у человека всегда есть выбор.
– Выбор есть – согласен. Но обстоятельства, повторяю, сильнее. Ты, Гавриил Семенович, еще молодой и жизнь твоя шла гладко, а вот столкнешься, – Ножигов замолчал, подыскивая нужное слово, – со стеной на пути. Так не лбом же ее разбивать?
– Отец говорил, я не помню, от мамы услышал, если будешь думать не о себе, а о других, все преодолеешь.
– Может быть, – как-то потерял интерес к разговору Ножигов. – Ладно, увидимся.
И зашагал прочь. Алексеев глядел ему вслед, но думал о Марте. После Нового года они не виделись, проводил после спектакля, а договориться о встрече не догадался, и теперь думал, не будет ли назойливостью, если он зайдет к ним. Так до воскресенья и пробыл в сомнениях: идти не идти.
Пошел.
Постучал и, услышав «Входите!», с замиранием сердца переступил порог и, тщательно выговаривая слова, поздоровался:
– Гутен таг!
Что Августе Генриховне явно понравилось, и она приветливо откликнулась:
– Гутен таг!
Марта, скрывая улыбку, прикрыла ладонью рот.
Августа Генриховна что-то сказала по-немецки и вышла.
– Сейчас будем пить чай. Видите, какие чудеса делает знание немецкого. – Марта улыбнулась. – Шучу. После того случая мама вас зауважала. Вы ей нравитесь.
– А вам?
– Разве мало, что нравитесь моей маме?
– Вы не против, если я иногда буду к вам заходить? – многое скрывалось за этим вопросом, и, понимая это, Марта, тем не менее, впрямую не ответила:
– Приходите, мама будет рада. Выучите что-нибудь еще по-немецки.