Запретная любовь - стр. 18
На следующий день, в обеденный перерыв, Алексеев направился на лесоучасток и возле комендатуры встретил Ножигова. Пожимая Алексееву руку, комендант поинтересовался:
– Куда топаешь, если не секрет?
– К Сомову. Собирались вечером на охоту, надо кое-что уточнить.
– Тогда и я с вами на охоту. А Сомов домой направлялся, пошли, нагрянем. Его Софья такие щи варит!
Был Ножигов весел, держался так, словно и не было вчерашнего разговора, словно не отговаривал он Алексеева от женитьбы на Марте, не грозил секретарем райкома. И Алексеев еще раз уверил себя, что это лично Ножигову не нравится, что поднадзорная выходит за свободного человека. А секретарь райкома здесь ни при чем.
Выехали на озеро сразу же после работы и еще засветло разошлись по скрадкам. Озеро было неширокое, но длинное – тянулось среди тальников извилистой лентой. Утка шла хорошо, но почему-то не садилась в той стороне, где затаился Ножигов. Стемнело. И уже собираясь уходить к лагерю, Алексеев на фоне неба заметил стайку снижающихся уток. Стайка коснулась воды и тут же взлетела. Алексеев выстрелил сразу с двух стволов, и удачно: три утки упали в озеро. И сразу с противоположного берега раздался крик:
– Не стреляйте!
– Леонид Мартынович, это ты?
– Кажется, ты меня подстрелил.
– Погоди, я сейчас, – Алексеев вытащил из кустов ветку, спустил на воду.
И что только не передумал, пока греб к тому берегу… Ножигов стоял без правого сапога и, чиркая спичками, разглядывал ногу.
– Что?
– Да ерунда, несколько дробинок, через сапог пробили кожу. Займемся лечением у костра.
– Черт, я такое подумал, – крикнул с той стороны Сомов. – Ты как здесь оказался?
– Как? Ногами притопал. Утка к вам садилась, а ко мне – шиш.
– Но я слышал, ты стрелял.
– В кулика. Орет и орет, уток отпугивает, вот и пришлось пристрелить.
– Все, пошли водку пить, – предложил Сомов.
– Садись, Леонид Мартынович, перевезу.
– Не пристрелил, так утопить хочешь? Я к этой галоше близко не подойду.
– Да ветка только кажется такой хрупкой, на самом деле и трех человек выдержит.
– Нет, я лучше вокруг пойду. Да тут и недалеко.
– Тогда я уток соберу.
– Заодно и моих, – попросил Сомов, – должно быть три. А я пока костер разожгу.
При свете костра еще раз обследовали ногу коменданта. Сомов ножом выковырнул дробинки, протер ранки водкой.
– Представляю, что бы сделали с Гавриилом Семеновичем, случись с Леонидом Мартыновичем что серьезное. Ведь еще надо было доказать, что выстрел случайный.
– А что, хорошая мысль. Дробь в меня попала? Попала. Налицо факт попытки убийства. Так что, Гавриил Семенович, ты у меня на крючке. Могу казнить, могу миловать.
– Может, Иван Егорович, мне и в самом деле его пристрелить? Все равно отвечать.
– Все, хватит, мужики, – рассердился Сомов. – Такими словами не бросаются.
Выпили, потом еще, и захмелевший Сомов сказал:
– Хорошо, Гавриил Семенович стрелял, когда утки только взлетали, взял бы чуть повыше – и лишилась бы твоя Зина любимой игрушки.
– Какой игрушки? – не понял Ножигов.
– Той, что в штанах прячешь. Или уже поистерлась?
– Да что с ней сделается? – не поддержал шутку Ножигов. – Мог вообще погибнуть от своей дурости. И чего поперся? Словно кто подтолкнул. Ладно, хватит об этом.
И больше в тот вечер о неприятном инциденте не говорили. Пили водку, вспоминали прошлые охоты, кто, где, сколько… Неожиданно Ножигов спросил: