Записки на кардиограммах - стр. 4
И ни души на станции, как на грех.
А ночью, падла, телефон обрывал: три литра на харю, ум болит, язык ребром – инс-с-су-сульт у него. Г-гермо… гермор-р-рагический.
Госнаркоконтроль бдит.
Онкобольных обязали глотать сильнодействующие в присутствии скорой.
Приезжаем, смотрим, расписываемся: дескать, были, видели, правда…
Так и катаемся.
А обращаются к нам: ребята.
– Любезный!
МЫ.
НЕ.
РЕБЯТА.
Давно уже!
– Ой!
Да!
Конечно!
Извините, РЕБЯТА!!!
Все время.
Выцелив самого трезвого, надо сказать: вы мне кажетесь наиболее здравомыслящим из присутствующих…
Строить собутыльников будет исключительно он.
Было дело, даже участок впаривали.
На носилках лежа, под капельницей.
– И соседи хорошие: зампред избиркома и полковник из ФСБ – соглашайтесь…
От порога с ехидцей:
– Что-то вы сегодня быстро приехали!
Вот же ж… лядь, а?
– Эва как… Ну, тогда мы внизу подождем, в машине – позовете, когда пора будет…
Готово дело – оскорблены донельзя.
О журналах.
Их восемнадцать.
За сутки – подписей восемьдесят.
На днях ввели девятнадцатый.
Учета журналов.
Коллега.
Изящен.
Подтянут.
Эрудит. Интеллектуал. Знаток поэзии и шахматных комбинаций. Цитирует наизусть и искрометен до зависти.
Убежден, что все нам должны. Но милосерден – войдя в положение, соглашается взять вещами.
DVD-плеером, например.
Или узелком столового серебра.
С полной сумкой порой со смены идет.
На станцию пожаловал Госнаркоконтроль.
Помимо комиссии еще и автоматчик в бронежилете.
Они что, думали – мы отстреливаться будем?
Обожают пересчитывать пачку денег под самым носом. Тут главное – не ляпнуть что-нибудь вроде «смотри не ошибись!», иначе непременно кляузу настрочат…
Главврач скорой заканчивает интервью так: звоните и обращайтесь!
И теплый взгляд в объектив.
Не на камеру поучает: врача надо бить, но не добивать.
А когда докладывают, мол, государь, медик-то разбегается, отвечает: плевать – хоть полтора человека, но останется!
По всему видать, крепко сидит.
А однажды у нас свечу вывинтили – кому-то среди ночи понадобилась.
Остального, правда, не тронули, взяв то, что крайне необходимо.
Как папуасы.
– Могу я вас попросить воздержаться от фамильярности в адрес человека, в услугах которого вы в данный момент крайне нуждаетесь?
И – удивление:
– Но ведь я ж старше!
Тоже не редкость.
У пациента, как правило, родственники. Наихудшая разновидность – бодренький балабол.
С онкологическими как с детьми – предельная искренность!
Никаких недомолвок и без утайки.
Они ж чувствуют.
Элитный дом. Повсюду иконки и выдержки из Завета. Тридцать семь штук насчитал – только от прихожей до спальни. А перед дверью, на ход ноги, молитва висит, от руки аршинными буквами.
Видать, сильно с совестью не в ладах.
По ночам приводят семнадцатилетних с амфетаминовой абстенухой. И лепят горбатого, втирая про дистонию.
Вы не первые, кто приходит с такими симптомами. Давайте честно – что принимали?
Возмущаются исключительно натурально, особенно девочки.
Ну что ж, дистония так дистония – пожалуйте яго дицу…
Через час возвращаются.
Не помогает.
Что вы говорите?
Кто б мог подумать!
Еще раз: что принимали и сколько?
С неохотой раскалываются.
Почему шифруются? Бестактно, оказывается, о таком спрашивать.
Старики гниют в одиночестве, гордясь успехами детей…